сходился и непонятно, чем занимался, а единственный его интерес был ограничен получением очередной дозы наркотика, и что удивительно, он каким-то образом эти дозы регулярно получал. (Все подробности Анна Владимировна узнала, конечно, не в кратком телефонном разговоре, а уже в Кишиневе, но я не стану делить эту информацию на части и сразу же сообщу всё, что ей стало известно). Экспертиза установила, что у покойника была хроническая героиновая интоксикация, и в качестве непосредственной причины смерти выставила передозировку наркотика. Никаких вещей у погибшего не было найдено, если не считать надетых на нем замызганной майки и тренировочных штанов. Ни копейки денег. А ведь должны были у него быть деньги – как-то же он расплачивался за свою дурь, что-то ел, пил, ездил на автобусе. Но поскольку первыми его труп обнаружили соседи-бомжи, ничего другого не следовало и ожидать, – не такие они лопухи, чтобы не подобрать оставшееся без хозяина имущество. При этом, как всегда, никто ничего не видел, не слышал и не знал. Как жил? Как умер? С кем встречался? Где брал героин? Про то один бог ведает. Даже нет смысла пытаться это выяснить.

К счастью, в кармане штанов покойника нашли паспорт и маленькую затрепанную записную книжку. Больше в той каморке, в которой он лежал на брошенном на пол матрасе, абсолютно ничего не было. Найденный паспорт практически ничего не дал расследующим это дело. Выданный на имя гражданина Молдавии Такого-то Такого-то, он быстро был квалифицирован как поддельный. С полустертой фотографией, с подчистками и исправлениями он, возможно, годился для получения почты «До востребования», но не мог выдержать серьезной проверки. А вот с записной книжкой дело обернулось иначе. Записей в ней было немного, да и те, сделанные простым карандашом, сокращенные и частично затершиеся, были бесполезны для выяснения личности умершего мужчины. Несколько страничек каких-то подсчетов или расчетов: что это? денежные суммы? в леях? рублях? долларах? А может, это миллиграммы или километры? Или вовсе зашифрованные записи? Кроме того, шесть телефонных номеров с неясными пометками: номер (телефон аптеки) и рядом буквы КД или номер (кафе Bisquit) и пометка 17-30. Что из этого можно извлечь? Какие-то еще сокращенные записи, разобрать которые способен лишь тот, кто их писал. Почерк неровный, неразборчивый – строчки загибаются, наезжают друг на друга. Ничего не поймешь. Анне Владимировне показывали эту книжку, но и она ничего не смогла в ней разобрать.

Но была в книжке еще одна – отдельно стоящая на предпоследней странице и сделанная чернилами – запись: номер домашнего телефона Чебаковых (вместе с кодом города) и имя – Нюся. Вот она-то и вывела полицейских на верный след.

Когда капитан звонил по найденному в книжке номеру и спрашивал Нюсю, он, конечно, стрелял наудачу, но попал он в самую точку. Анна Владимировна, уяснив себе сущность стоящей перед кишиневской полицией проблемы, рассказала (не вдаваясь в детали) о своем без вести пропавшем в ноябре прошлого года муже и сразу согласилась приехать, чтобы решить, не его ли тело ждет опознания в морге молдавской судмедэкспертизы. Капитан дал ей телефон городского УВД, чтобы она могла удостовериться, что речь не идет о чьей-то злой, издевательской шутке, и просил сообщить, когда она прибудет в Кишинев. Он был очень любезен и заверил, что ее встретят и по прибытии оплатят ей расходы на дорогу и проживание. Так всё и вышло. Сама процедура опознания длилась недолго, и наша героиня признала в покойнике своего мужа. По ее словам, он очень исхудал – килограммов на тридцать – и выглядел просто ужасно: заросшие черной с проседью щетиной впалые щеки и длинные корявые – как у дурного старца – ногти на ногах. Ничего похожего на чистенького, гладенького, всегда аккуратно выбритого и подстриженного Пескаря. Но всё же у нее не было сомнений, что предъявленное ей для опознания человеческое тело принадлежало при жизни ее мужу – Виктору Чебакову. Точно так же она подтвердила, что чернильная запись в найденной книжке была сделана им же – его почерком, – хотя относительно автора карандашных заметок такой уверенности у нее не было. Да я еще, когда ехала, не сомневалась, что это он, – рассказывала дважды вдова беседующему с ней милиционеру. – Никто кроме него меня Нюсей не называл. Это его было домашнее словечко: когда особенно расчувствуется или подлизаться захочет, вот тогда – Нюся, Нюсенька.

Лишь в Кишиневе – после опознания – Анна Владимировна созналась тамошним полицейским, что у нее уже есть свидетельство о смерти мужа, которое она и предъявила не ожидавшему ничего подобного капитану, ведущему это дело и опекавшему ее во время пребывания в Молдавии. Несмотря на возникшее в начале замешательство, всё было, в конце концов, улажено, и необходимые документы были написаны и подписаны. Такие случаи ложных опознаний и подобных ошибок, по-видимому, хоть и очень редко, но бывают, и надо полагать, существуют какие-то циркуляры и инструкции, регламентирующие их исправление и фиксацию в документах истинного положения дел. Наверное, что-то было сделано и в данном случае. Результаты опознания были надлежащим образом оформлены, и кишиневский ЗАГС (или как он у них там называется?) выдал ей свидетельство о смерти В.Чебакова с новой датой его кончины, отменив тем самым предыдущую бумажку. Тело усопшего было без промедлений кремировано, после чего вдова увезла его прах в родной город и похоронила (уже без всяких церемоний) под высившимся на могиле памятником. Пришлось, конечно, изменить на нем да­ту смерти, но призванному для этой цели масте­ру удалось сделать это достаточно аккуратно – издали ничего и не заметишь. Здесь надо сказать, что вдова не стала извлекать из могилы урну с прахом того неизвестного, который до тех пор числился В.Чебаковым, – посчитала это не­при­личным и отталкивающим. Да и ку­да его де­вать? На помойку не выбросишь. Разбирательство с этим вопросом, наверняка, сулило долгую бюрократическую волокиту. Нет уж, раз так получилось, пусть лежит в этой братской могиле. Вряд ли Виктор станет жаловаться на тесноту в своем последнем месте упокоения.

Никакого ажиотажа известие о повторной смерти Пескаря не вызвало, да оно, вероятно, мало до кого и дошло. Анна Владимировна на эту тему не распространялась, хотя, может, и рассказала кому-то из знакомых. Кого теперь интересовал этот Пескарь? Жил и помер – чуть раньше, чуть позже – какая кому разница? Милиционеры, по-видимому, были довольны, закрыв – в связи с отсутствием состава преступления – висящее на них дело об убийстве, но трубить об этом на всех углах у них не было ни малейшего повода. Единственными, кого могло это сообщение всерьез заинтересовать, были Тимоша с компанией и их тесный, так