– Мне так хотелось выбежать из дому и разыскать свою семью, но… – Она пожала плечами и покачала головой, потом смахнула слезу. – В конце концов я попала в кухню. Нашла кусок курицы и немного молока в холодильнике и, сидя на полу, поела. Признаться, я набросилась на еду, как волк, потому что до смерти боялась, что в любую минуту может кто-нибудь войти. Потом положила в сумку немного еды, поставила банку молока и потащила все это наверх, как белка, которая готовит припасы.

На чердаке окон не было, только крошечная дырочка, щелочка где-то в сантиметр шириной, и каждую ночь я могла на несколько минут увидеть луну, а прижавшись к щелке, разглядеть звезды. Я разговаривала с ними. Спрашивала, где моя семья. Спрашивала, когда мне пробираться к Тарновским. Они так и не дали мне дельного совета.

На следующую ночь я опять решилась спуститься вниз – и в последующие ночи поступала так же. Но я больше не ползала. Я перестала беспокоиться, не услышит ли кто-нибудь, что спускают воду, хотя и пользовалась туалетом только глубокой ночью.

– Вы не пошли к Тарновским? – удивилась Кэтрин. – Мне казалось, отец велел вам сразу отправляться к ним.

– Верно, но мне страшнее было уйти, чем остаться. Я подумала, что, возможно, безопаснее жить на чердаке, пока не закончится война и не вернутся родители. Чердак стал моим маленьким уголком мира. Я даже украсила его. Принесла простыни, подушку, одеяло. Рядом с подушкой усадила двух кукол, которые были у меня с пяти лет. При свече я читала свои любимые книги. Как ни забавно, сперва одиночество ужасало, но со временем стало ясно, что собственный разум – неплохая компания. Мысленно ведешь сама с собою долгие беседы… И одиночество стало вполне терпимым. Иногда даже приятным.

– Не очень-то разумное решение, – заметила Кэтрин. – Рано или поздно пришлось бы выйти.

– Разумеется. Но мне было семнадцать. И мне очень не хватало Каролины. Я много о ней думала. А если она заглянет в гости, откуда я об этом узнаю? Конечно же, я не могла открыть дверь. Я представляла, что мы как-то встретимся и спрячемся от немцев. Я придумывала различные сценарии. Что мы вдвоем сможем убежать, спрятаться в деревне. Пробраться в горы. – Лена пожала плечами. – У меня было много времени на раздумья.

– К концу недели у меня закончилась еда и молоко. Вода у меня была, без молока я могла бы обойтись, но без еды… Это другое дело. В доме кроме пары банок солений ничего не осталось. Я съела все, что было в холодильнике, в буфете, все хлопья в коробках и все консервы. Стало ясно, что придется идти к Тарновским или отправляться в магазин.

Той ночью я спросила совета у звезд. Бакалея была открыта весь день, но для меня было опасно выходить при свете. Какое время подошло бы лучше? Идти по улице, когда там многолюдно, тогда меня не заметят в толпе? Или лучше, когда людей на улицах поменьше и меньше шансов быть узнанной?

С тех пор как немцы пришли за моей семьей, я все гадала, когда же они придут за остальными. Сколько евреев осталось у нас по соседству? А за Каролиной пришли? Следят ли немцы за моим домом? Патрулируют? Немцы рассмеялись, когда отец сказал, что я в Люблине. А сейчас меня разыскивают? Может, лучше покинуть свое безопасное убежище и помчаться сломя голову к Тарновским?

Всю ночь я мучилась этими вопросами и решила, что из двух зол выбирают меньшее. Я останусь и просто пополню запасы провизии. Отец оставил мне денег, следовательно, хотел, чтобы я ими воспользовалась. Я взвесила все «за» и «против» и решилась на короткую прогулку – это лучше, чем отправляться к незнакомым Тарновским. Мне было уютно в своем уголке. Только я и звезды. Я могла затаиться. Дождаться возвращения своей семьи, дождаться, пока случится что-то хорошее, дождаться… я сама не знала чего. Отложить решение на потом мне казалось более приемлемым, чем испытывать терпение совершенно незнакомых людей.

– Я понимаю, – сказала Кэтрин, взглянула на часы и встала. – Лена, уже поздно. Как вы себя чувствуете? Хотите продолжить сегодня вечером? Или прервемся?

– Я отнимаю слишком много времени, да? А вы хотите узнать продолжение истории двух девочек?

– Не волнуйтесь, все в порядке. Несколько лет назад наш общий друг попрекнул меня тем, что я зациклилась на финале. Мы сидели в «Чоп Хауз», и – я никогда это не забуду! – Бен сказал Лиаму: «Зачем так спешить? Разве человек может что-то понять, если его интересует, как добраться до последнего абзаца?» Я оценила его слова. Человек может располагать всем временем, которое ему необходимо.

– Я немного устала и не хочу отнимать у вас весь вечер. Мы могли бы продолжить завтра?

– Разумеется. Утром у меня слушание в суде, а в одиннадцать мы сможем продолжить.

– Ну-с, что скажешь? – поинтересовалась Кэтрин у Лиама, который как раз подъехал к кафе «Сорренто» и протянул ключи парковщику.

– Скажу, что умираю с голоду.

– Я имела в виду Лену, умник!

Лиам улыбнулся:

– Я понял, о чем ты. Я думаю, если она не выложит неопровержимые данные о том, кто они и где жили, этих девочек невозможно будет отыскать. Если они до сих пор живы… Прошло семьдесят лет.

– У нее, должно быть, есть веские причины верить в то, что они живы. Она бы не стала выкладывать свои сбережения, чтобы найти детей подруги, если только у нее нет оснований полагать, что мы их найдем. Должно быть, в этой истории есть что-то еще.

– Например?

– Понятия не имею.

– Тогда пообедаем. – К их столику подошла официантка, и Лиам сделал заказ: – Мы будем баклажаны с пармезаном и фирменный салат. Приправленный уксусом, оливковым маслом и зеленью. И обоим – воду.

– Лиам! – возмутилась Кэтрин. – Я терпеть не могу то, что ты заказал. Я уже взрослая женщина.

– Ладно-ладно, прости.

– Что желаете, мадам? – улыбнулась официантка.

Кэтрин вздохнула:

– Я буду баклажаны под пармезаном и фирменный салат.

– Приправленный уксусом, оливковым маслом и зеленью? – уточнила официантка.

– Прекрасно.

– Воды к салату?

Кэтрин кивнула, и официантка ушла выполнять заказ.

– Зачем это Лене, Лиам? Почему она так хочет найти этих девочек?

– Уверен, что она дойдет и до этого, если ты дашь ей время. Впрочем, ты всегда сможешь сказать, что пора перейти к самому главному.

– Очень смешно. Я не стану ее торопить и буду все подробнейшим образом записывать.

– Отлично. Никогда не знаешь, какая информация, какая деталь окажется важной.

– И это тоже. Но Лена этого заслуживает. Она семьдесят лет хранила свою тайну. Она пережила войну, Лиам. Как и Бен. Я не стану обрывать ее на полуслове. Возможно, после ее рассказа мы так и не найдем этих людей, но исповедь может стать для нее катарсисом – очищением, и я не могу лишить ее такой малости.