Пани Тарновская слабо улыбнулась. Я понимала, что мое присутствие ее стесняет, но она изо всех сил старается сдерживаться. Что ни говори, но эта грубоватая деревенская женщина приютила меня.

– Иногда они наведываются сюда, нацисты, просто чтобы проверить нас. Хотят убедиться, что мы не прячем масло, и это несмотря на то, что мы отдаем все, что у нас есть. – Она поджала губы и вызывающе подбоченилась. – Иногда они и цыплятами не брезгуют. Если немцы придут и увидят тебя, скажешь им, что ты – Лена Тарновская. Они разницы не заметят.

Я сказала, что благодарна ей, но было предельно ясно, что я не только обуза, но и бомба с часовым механизмом для этой семьи. Я решила, как только представится возможность, двигаться дальше – не стоило настаивать на том, чтобы она выполнила свое обещание.

Проснулась я от оживленного разговора между паном и пани Тарновскими, больше похожим на ссору. Несколько раз прозвучало мое имя. Когда я вошла в кухню, они вздрогнули.

– Какие они были, Лена, – спросила Кэтрин, – эти Тарновские?

– Пани Тарновская была крепкой женщиной. Здоровая деревенская баба. Вся жизнь под солнцем и ветром – кожа загрубела и потрескалась. Темные с сединой волосы всегда аккуратно причесаны и частенько украшены цветным бантиком. Она носила домашние мешковатые платья. Пан Тарновский походил на медведя. Широкоплечий, с крупными руками, очень высокий. Ни бороды, ни усов, всегда тщательно выбрит. Они были прекрасной парой. Хорошие люди.

Когда я вошла в кухню, они тут же замолчали и предложили мне стакан молока. Такое поведение было немного странным, ведь все мы понимали, что я – главная тема сегодняшних разговоров. Я выпила молоко – свежее, прямо из-под коровы. Ничего нет вкуснее парного молока.

Лена улыбнулась, глаза ее просияли.

– Я до сих пор люблю молоко. Пью каждый день. Но парное молоко – это совершенно другое. Вы когда-нибудь пробовали свежее молоко на ферме?

Кэтрин покачала головой:

– Как будто пьешь мороженое, только вкуснее. Когда-нибудь попробуйте. Для беременных женщин это очень полезно. – Она кивнула в подтверждение своих слов.

Кэтрин покраснела:

– Как вы догадались, что я беременна?

Лена улыбнулась и пожала плечами:

– Для этого не нужно ничего говорить.

Кэтрин взглянула на свой живот.

Лена засмеялась:

– Не там. Это написано у вас на лице. И на лице вашего мужа.

Кэтрин удивленно вскинула брови:

– Откуда…

– Бабушка всегда говорила, что в нас течет цыганская кровь. – Лена вновь засмеялась.

– Я буду очень признательна, если вы не…

Лена подняла вверх указательный палец:

– Даю слово.

И она продолжила свой рассказ.

– Не считайте меня неблагодарной, – сказала я Тарновским, сидя за столом, – но, наверное, для всех будет лучше, если я вернусь в город. Думаю, мне нужно найти семью. Я уверена, что они там, где и остальные евреи.

Пан Тарновский покачал головой:

– Не делай ошибки, оставайся у нас, здесь тебе ничего не грозит. А в Хшануве евреям небезопасно. Я знаю, что многих заставили переехать в небольшой район, но немцы еще не закрыли этот вопрос. Для них евреи – враги, а мы на войне. Нацисты не позволят им жить самостоятельно, не вмешиваясь в их уклад и не притесняя. У евреев нет защитников в Европе. Они будут жить столько, сколько в них будут нуждаться немцы. А потом умрут. Когда евреи исчезнут, они примутся за католиков-поляков. Немцы говорят о Lebensraum[21]. Они намерены развиваться, очистить Польшу для немцев. Мы же не дети. Я тоже кое-что планирую.

– Тихо, довольно! – оборвала его пани Тарновская. – Не стоит говорить о своих планах. – Она повернулась ко мне. – Ты можешь отправиться с нами, когда придет время. А пока никому ни слова.

Я осталась у Тарновских до конца месяца, помогая им по хозяйству, как могла. Я никогда не жила на ферме, и мое невежество даже в простейших вещах являлось предметом постоянных шуток. Каждый вечер мы ужинали в шесть, а в восемь уже ложились спать. Я знала, что у них есть сын, но дома он не появлялся, и за столом никто о нем не упоминал, и вообще ни слова о сыне сказано не было. И я никогда не поднимала эту тему.

Две недели спустя беспокойство взяло верх, и я сказала Тарновским, что возвращаюсь в Хшанув. Они отговаривали меня, но желание найти свою семью пересиливало здравый смысл. На следующее утро, когда пан Тарновский повез в город молоко, я отправилась с ним. Роковое решение!

На глаза Лены навернулись слезы. Она замолчала и сделала глоток воды. Казалось, она хотела что-то сказать, но передумала и покачала головой.

– Я пока остановлюсь. Мы не могли бы прерваться? Может, встретимся через пару дней?

– Как хотите, – ответила Кэтрин. – Позвоните мне, когда решите продолжить.

– На этом вы и закончили? – уточнил Лиам.

Кэтрин кивнула:

– Я сказала, что Лена может продолжить, когда пожелает, не торопиться и рассказывать свою историю столько, сколько заблагорассудится. Воспоминания очень тяжело ей даются.

– Она что-нибудь говорила о девочках или Каролине?

– Пока нет. На этом этапе истории Лена еще не знает, что случилось с Каролиной. А о близнецах она вообще не упоминала.

– Сегодня утром мне звонил некий Артур Вудвард. Сын Лены, как он представился. И он настойчиво рекомендует нам держаться подальше от его матери.

– У нее есть сын?

Лиам кивнул:

– Он показался мне обеспокоенным и раздраженным. Спрашивал, говорила ли его мать о женщине по имени Каролина. Я ответил, что ничего не могу ему сказать: разговоры между адвокатом и клиентом строго конфиденциальны, а я работаю на адвоката.

– Отлично, – кивнула Кэтрин. – Нельзя раскрывать информацию никому, даже сыну Лены. Без ее разрешения.

– Согласен. А потом Артур спросил: «Она что, повторяет эти безумные истории о потерянных детях? Моя мать хочет, чтобы вы разыскали пропавших близнецов Каролины? Хоть это вы можете мне сказать?»

– Я ответил, что, к сожалению, ничего не могу ему сообщить, и посоветовал обратиться к матери – интересно, что она скажет. И тогда он по-настоящему разозлился. «Послушайте, – отрезал он, – это бредовая идея! Нет никаких младенцев, нет никакой Каролины. И никогда не было. Не знаю, какую игру вы затеяли, но я не позволю, чтобы какой-то адвокатишка обвел ее вокруг пальца и заманил дурацкими обещаниями. Никаких пропавших детей вы искать не будете. Поэтому оставьте ее в покое! И берегитесь, если я узнаю, что вы взяли у нее деньги. Понятно? Я ясно выразился?» И он швырнул трубку.