сдерживаться и терпеть эти упреки. Он прекрасно понимал, что эмоции — не лучший выход из создавшейся ситуации, но боялся, что если останется, то вероятнее всего, события примут более скверный поворот.

— Куда это ты собрался? — вскипел дядя, поспешив за ним.

— Подальше отсюда — огрызнулся Сэм, — не хочу быть тебе обузой

— В таком случае тебе придется сильно постараться, — он продолжал вонзать ему в спину нож — Неужели после стольких лет содержания чужого ребенка я заслужил такое к себе отношение?

— Майк, что ты такое говоришь?! — в ужасе воскликнула тетя Розалин, — Сэмми, ты нам вовсе не чужой, просто у твоего дяди сегодня сложный день на работе выдался…

Она пыталась замять этот конфликт, но больше было похоже, будто она не хочет выставлять сор из избы и извиняется за своего мужа перед совершенно посторонним человеком. Его не покидало чувство, что в душе она солидарна с дядей. Оставаться в этом доме у него больше не было сил.

— Стоять! — прикрикнул дядя Майк, — Я никуда тебя не отпускал, никаких лагерей у черта на куличках! А что если там с тобой что-нибудь случится? Будешь сидеть под домашним арестом, с директором я как-нибудь договорюсь. Поверь, я сделаю так, что ты забудешь все, чему я по глупости научил тебя! Другого выхода нет, раз ты отказываешься меня слушаться! Ты должен…

— Знаешь что? — сказал Сэм у самой двери, — Я не твоя игрушка и вовсе ничего тебе не должен! Ты сам научил меня драться, жалеть или не желать об этом решать тебе, но я уже устал слушать эти упреки, сам прекрасно понимаю, что я безнадежен.

— Такого выходит ты обо мне мнения? — Майк отрицательно покачал головой, — Я не упрекаю тебя, а всего лишь пытаюсь научить чему-нибудь правильному! Отойди от двери, и мы все обсудим.

Нахождение в исправительном лагере должно было стать для Сэма настоящей пыткой, но оставаться дома с приемными родителями и ежедневными скандалами для него сейчас было куда более жестоким наказанием. Из двух зол он выбрал, на его взгляд, меньшее и схватился за дверную ручку.

— Если выйдешь за порог этого дома, ты мне больше не сын! — Сэма словно пронзил электрический разряд.

Его рука крепче сжала дверную ручку и осталась в таком положении, пока мозг пытался уложить в голове услышанное. На несколько секунд воцарилась полная тишина, прерываемая лишь гневным дыханием Майка и гулкими ударами собственного сердца, отдающихся эхом голове Сэма.

— Майк… — Розалин в ужасе посмотрела на мужа.

А Сэм так и стоял на месте не в силах пошевелиться. «Клянусь, — голос дяди донесся из его далеких воспоминаний — В день, когда погиб мой брат, я клянусь стать мальчику отцом до самой своей смерти. Это будет меньшее, что я могу сделать ради него». Видимо, подобные слова для него больше ничего не значат. Глаза Сэма потухли и вернулись в свое обыкновенное, опечаленное состояние.

— Было глупо надеяться на тебя, — Сэм горько усмехнулся, как делал всегда в моменты, когда ему было особенно тяжело что-то принять, — Ты прав, я не твой сын и мне никогда им не стать.

С этими словами он дернул дверную ручку на себя и выскользнул за дверь приземистого домишки, много лет считавшегося ему родным.

— Нет, Сэмми постой! Я не это имел в виду! — крикнул дядя Майк, будто до него только дошел смысл всего вышесказанного, — Господи, что же я натворил!

Но Сэм уже не слышал его голоса. Перед его взором менялись, пролетали мимо цветочные клумбы, каменистые дорожки, а затем оживленные улицы и пешеходные переходы. Он не заметил, как начал бежать и только что осознал, что несется вдоль проселочных дорог на всей скорости. А когда остановился перевести дух, тут же рухнул на бордюр у обочины дороги. Легкие горели, сколько же километров он успел пробежать?

Как назло в голове постоянно всплывала мысль, которая теплилась в душе целый учебный год в пансионе. Он засыпал и просыпался с этой мыслью, глушил ею душевные страдания и повторял ее про себя каждый раз, когда был на грани срыва. «Успокойся, ты не один. У тебя все еще есть семья». Должно быть, эта мысль всплыла именно сейчас, потому что пришло время ее смерти. Осознание того, что все представленное и надуманное им было ложью пришло больнее, чем мог ожидать Сэм.

Ему показалось, что этот день, он запомнит надолго: день, когда он во второй раз потерял свою семью. Произошло это по его вине или нет — он не знал — лишь снова ощущал ноющую пустоту в грудной клетке, словно его лишили жизненно важного лекарства.

«Содержать чужого ребенка», «ты мне больше не сын» — вряд ли Майк считает так на самом деле, возможно, он просто сильно разозлился и перестал следить за своим языком. Такое случалось нередко при его выходках, ведь дядя тоже обладал достаточно вспыльчивым и напористым характером, но это не меняет сути. Тетя Розалин и дядя Майк стали для него опорой, ему всегда казалось, что они тоже хотят пойти навстречу и стать ему родными.

Сейчас Сэм злился не на дядю, а на сказанную им чистую правду. Он слишком много себе вообразил за время пребывания в школе. Даже когда они помирятся, когда снова станут ему близки, они все равно не станут ему родителями, а он все равно не станет им сыном. Именно это Сэм должен был понять еще давно и не ожидать от них слишком многого. Они и так делали все, что должны как его тетя и дядя.

— Они мои опекуны — пробормотал Сэм, поднявшись, — Ни больше, ни меньше.

По его щеке скатилась одинокая слеза, которую он тут же смахнул и направился к автобусной остановке. Тогда он и не подозревал, что с этого момента для него начнется новая жизнь, полная не только тех ощущений, что ему так отчаянно не хватало, но и смертельных опасностей. А старенькая маршрутка с выцветшей рекламой «кока-колы» на полуопущенных стеклах сопроводит его в ранее незнакомый мир, полный захватывающих приключений.

Глава 3.

За пределами возможного

Юноша остановился и в сотый раз уткнулся взглядом в карту. В течение нескольких часов езды на маршрутке, он успел навидаться всяческих видов из грязного окна, наслушаться детских криков и стенаний молодых родителей, а также благополучно занять место с напрочь заевшей оконной створкой, тем самым лишив себя возможности глотнуть свежего воздуха.

Долгожданный момент все же случился: покинув маршрутку, он вдохнул полной грудью и обрадовался единственной хорошей для него новости —