выпускников какого-то мохнатого юбилейного семьдесят восьмого года. Эй, Берни, скажи: кто-то из них вспомнит о твоем существовании? А? Без обид, но если и так, то это будет какая-нибудь бывшая проныра-староста. Скажем, по имени Мойра. Она разнюхает, что ты на том свете. Выйдет эта Мойра в центр и скажет: «Внимание, ребята!», и все со вздохом закатят глаза, типа, да заткнись ты уже! Но такие, как эта проныра, не унимаются.

«Бернарда нет!».

Народ пристыдится. А староста с гордым видом выложит суть. Понимаешь, приятель, минута сомнительной славы для нее. Погоди, мне надо отлить…

Что дальше?

После паузы первыми поднимут бумажные стаканчики с пуншем дуболомы и звезды школы. Те, кто больше всех тебя гнобил. Как их звали, а? В общем, поднимут чертов пунш не потому, что их заела совесть, а по привычке перетягивать на себя внимание при любом случае. Что, Берни? Будь ты жив, то не пошел бы на сборище из принципа? Я понимаю. В тебе явно говорит обида. Знаешь, у тебя с Лузером много общего. Но, видишь ли, разница между вами в следующем: хоть о нем тоже никто не вспомнил бы, но ему бы было насрать. Блестящая карьера, красивые бабы, много секса. Но, увы, не сложилось… Он прикончил тех, кто не давал ему житья. И умер сам. Так вот…

«За Берни!».

«Он был славным парнем!» — забасили бы дуболомы. Притворно скорбные рожи остальных. «За Берни! Классного парня!». Выдержав паузу минут в пять, все они продолжили бы веселиться, лицемерить, брехать об успехах и шептаться о том, кто с кем трахался в старших классах. Да-да, приятель. Скоро и проверим, прав я или нет. Можем даже поспорить на что-нибудь…

Ого!

Глянь-ка, корень. Здоровенный-то какой! Поваленное со склона стихией дерево. Ветер выдул почву, а ураган доделал работенку. Оно рухнуло под тяжестью собственного веса.

Интересненько…

Берни, а тут, внутри, довольно сухо, хоть и попахивает гнильцой. Так что ты рано радуешься. Я не собираюсь подохнуть в этой чертовой глуши. Ты читал книжку под названием «Золото Чейза»? Конечно же, нет. Приключенческий рассказ. Там чувак по имени Йен Чейз отправился искать золотую жилу. По порядкам тех времен ему надо было вернуться в город и застолбить официально тот участок. По дороге он встретил каких-то проходимцев и спьяну похвастался находкой.

Да-да, Берни.

Ты припомнил-таки мою пьяную выходку. Молодец! А у тебя неплохое чувство юмора, приятель. Я не обижаюсь. Так вот, бандиты скрутили Чейза, избили и хотели заставить показать то место. Чувак смекнул, что ему в любом случае хана, и бежал. Без всего. В одной рубахе и штанах. Книга — скучища одна. За исключением одной темы. Там описывалось, как Йен Чейз ночевал в корнях упавшего дерева. Прятался, чтобы преследователи его не обнаружили. Собираюсь использовать пару трюков, благодаря которым он не замерз насмерть. Каких? Увидишь.

Список.

Мне понадобятся небольшие камни, жерди из щуплых деревьев, еловые лапы. Ну и дрова и хворост для костра. Глянь: тут на берегу полно разных палок. Знаешь, пора бы заканчивать болтовню и приниматься за работу. Кроме того, страшно охота есть.

Глава 13

Клумба с увядшими цветами. Пасмурно, зябко. Психушка — старый, облупившийся краской круизный лайнер, севший на мель. Асфальтовые потоки дорожек выбиваются из-под его проржавевшего бурого днища, чтобы попасть в штормовой океан. Сумасшедшие пассажиры после кораблекрушения вывалили на неприветливый серый пляж. Осматриваются. Мисс Пончик Ди стоит и нервно грызет ногти, а другая дамочка кружится вокруг своей оси. Она думает, что оказалась на райском острове?

Персонал «лайнера» тоже тут. Следит, чтобы туристы-пациенты не разбежались. Лови потом их по всему острову. Как меня угораздило купить билет на это «судно»? Почему обменяла авиабилет бизнес-класса в будущее на путешествие в компании психов? Сама виновата…

Карибский остров Мартиника. Вот бы сейчас оказаться там! Этим дамочкам тоже понравилось бы. Переодеться в легкие цветастые парео, отправиться пить ледяную «Маргариту»[14] на пляж. Лагуна, пальмы, покачивающиеся на теплом ветру. Неподалеку — гостиницы с уютными номерами, где, впрочем, не хочется засиживаться. Море, крики чаек, парусники в бухтах. Экзотические фрукты. Кусок сочной папайи. Так бы и вгрызлась в сочную мякоть.

Как же смешно было наблюдать, как мама отмахивалась от жуков на Мартинике. В каком году случилось то нашествие? В восемьдесят четвертом? Точно. Насекомые залезали под шезлонги, одолевали владельцев прибрежных кафе. В итоге мама распсиховалась и потребовала у папы отчалить домой раньше срока. Самая умора в том, что не успел Боинг сесть в Миннеаполисе, как она начала жаловаться на комаров и мошку, которые летом правят бал в северных штатах.

Сегодняшнее первое свидание с родителями. Ожидание с неприятными чувствами. Никакого желания их видеть. Их жизнь без меня. Лучше бы они вовремя родили еще одного ребенка. Девочку или мальчика — неважно. Хоть какое-то утешение и надежды.

Приход мисс Гилберт — главной надсмотрщицы. «Франк, к вам посетители, собирайтесь!» — приказной тон, ледяной взгляд. Да что, мать твою, я ей такого сделала? Или она так ко всем пациентам относится? Всё-таки родители жертвовали на больницу. Несправедливо!

У входа в комнату для посетителей — две страшные искусственные пальмы. Белые стены. На больших окнах — жалюзи. Всё для эффекта нормальной, дружелюбной атмосферы. Довольно корявый реверанс дирекции в сторону «нормальных» людей. Мол, у психов жизнь почти ничем не отличается. Просто есть кое-какие правила и распорядок. Нелепость.

Гнусная лицемерка Гилберт была с родителями куда любезнее. Предки расположились в самом углу, за крайним столиком. Они будто притаились, нашли укромное местечко. Без обид! У них нет причин гордиться дочерью. Зато есть куча поводов испытывать стыд и неловкость.

Какой-то измученный, но улыбающийся папа. Крепкие объятия и его запах. Цитрус и табак. Объятия с мамой. Холодность друг к другу. Мы никогда не были близки. Папа спросил, как я, и назвал Медвежонком. Еле сдержалась, чтобы не зареветь. Пожала в ответ плечами, мол, да так, всё нормально, потихоньку обживаюсь.

— А Остины завели собаку, — сказала мама.

Они всеми силами пытались создать непринужденную атмосферу. Будто приехали навестить меня в лагерь скаутов. И мне лет шесть-семь.

— Взяли из приюта. Большая, лохматая. Вечно лает. — продолжала беседу ни о чем мама.

Неподражаемая Долорес Франк. Затея Остинов с собакой ей, естественно, оказалась не по душе. В прежние времена я бы наверняка съязвила, спросив: собака — сука или кобель? Если сука, то Остинам стоило назвать ее Долорес. «Лори-Лори! Фу! Хватит брехать!» — слушала бы она каждый божий день через забор. Папа, услыхав