Умом Амалия понимала, что жаловаться Аделаиде на ее брата было совершенно бессмысленно, потому что мать всегда его защищала. Но больше всего моей героине хотелось излить свою досаду, а никто другой, кроме матери, для этого не подходил.

Амалия вкратце пересказала состоявшийся с новоиспеченным агентом империи разговор, не забыв упомянуть о том, что Казимир проявил себя как настоящий вымогатель, и закончила предположением, что он наверняка провалит задание, а Амалии придется с позором уйти из Особой службы.

– Не понимаю, что ты хотела, – сказала Аделаида Станиславовна, пожимая своими ослепительными плечами, которые с возрастом почти не изменились. – Бесполезно пытаться изменить Казимира, надо принимать его таким, какой он есть. И я понимаю, отчего он не выразил восторга от того, что ты втянула его в историю без его ведома…

– Это получилось случайно, – буркнула Амалия. По правде говоря, она уже сейчас горько сожалела, что при генерале Багратионове упомянула о своем дядюшке.

– Ну разумеется, но ведь именно Казимиру придется все расхлебывать, – напомнила мать. – Если бы не твоя неосмотрительность…

– Знаешь, я вовсе не удивлена! – завелась Амалия. – Ты всегда на его стороне!

– Он мой брат, на чьей же стороне мне еще быть? – добродушно ответила Аделаида. – И потом, если бы в моей жизни его не было, я бы, наверное, повесилась.

– Мама, не говори глупостей, пожалуйста, – проворчала Амалия.

– Это вовсе не глупости, – резче, чем ей хотелось, возразила мать. – Ты просто не понимаешь, что такое быть сиротой почти без денег среди людей, которые говорят о деньгах круглые сутки… Что такое быть молодой и красивой – и нищей, когда ты ничего не можешь себе позволить и из милости донашиваешь платья за дальними родственницами, которые попрекают тебя каждой коркой хлеба! – Она распрямилась, глаза ее засверкали при одном этом воспоминании. – Так вот, я говорю тебе, я бы сто раз повесилась еще до того, как познакомилась с твоим отцом, если бы не Казимир. Он никогда не произносил, знаешь, всех этих книжных речей о том, что мы должны выстоять, держаться и все такое прочее, но он всегда был рядом, и я знала, что могу на него положиться.

С точки зрения Амалии, полагаться на Казимирчика было примерно то же самое, что тащиться в самую глубь болота в надежде обрести там твердую землю; но она уважала мать и свое замечание предпочла оставить при себе.

– Я не могу понять, почему Браницкие так обеднели, – сказала Амалия, чтобы перевести разговор на другую тему. – Один из Браницких был женат на Шарлотте фон Мейссен из очень старого рода, у ее семьи был замок где-то возле Рейна, если я не ошибаюсь…

– И замок, и земли, – кивнула Аделаида, слегка остыв. – Но в замке во времена Наполеоновских войн был пороховой склад, и в один прекрасный день все взлетело на воздух. С Мейссенами вообще случилась странная история – у последнего представителя фамилии были две дочери, Шарлотта и Амелия. Шарлотта вышла замуж за Браницкого, у нее долгое время не было детей, а потом появился сын. Болтали, что это на самом деле сын Амелии и ее любовника, но в семье эту историю всячески замалчивали, и подробностей никто не знает[5]. У самой Амелии очень поздно родилась дочь, и тут уже стали болтать, что на самом деле эта дочь имеет отношение к незаконной дочери Браницкого и на самом деле является его внучкой. Шарлотта ненавидела его любовницу, да и дочь тоже, и когда дочь умерла, она заставила Амелию удочерить свою внучку – а та согласилась будто бы лишь потому, что она когда-то взяла в семью ее сына. Сама понимаешь, когда дети выросли, все эти слухи стали им сильно мешать…

– И поэтому сын Браницкого так странно женился? – спросила Амалия. – На бесприданнице, которую увидел у каких-то знакомых?

– Да, это мои дедушка и бабушка, – отозвалась Аделаида. – Соответственно твои предки. Только их счастье длилось недолго, потому что жена умерла при первых же родах. А дед всю жизнь ненавидел за это своего сына – моего отца. Мало того, что мой отец всегда был слабого здоровья, так ему приходилось еще терпеть крутой нрав деда…

– А потом твой отец женился на дочери Амелии, – подсказала Амалия. – Той самой, которая будто бы на самом деле была внучкой Браницкого.

– Да, но к тому времени дела семьи уже пришли в упадок. – Аделаида поморщилась. – Дед много играл в карты и часто проигрывал. Отец был убежден, что дед делает это нарочно, чтобы ему – отцу то есть – ничего не досталось. Земли в Германии ушли за бесценок, насколько я помню… А земель в Польше оставалось к тому моменту не так уж много. Ну, а когда за дело взялись наши с Казимиром опекуны…

Она сжала губы.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я не поддерживаю отношений ни с кем из так называемых родственников, – добавила Аделаида неожиданно тяжелым голосом. – Они воспользовались ситуацией, тем, что мой отец рано умер, а мать ненадолго его пережила, и обобрали нас, а мы были детьми и не могли постоять за себя. Даже те крохи, которые должны были достаться мне и Казимиру, оказались в чужих карманах. Все было проделано так ловко, что когда мы с Казимиром выросли, то не смогли найти предлога, чтобы притянуть опекунов к ответу… – Глаза Аделаиды потемнели. – И они прекрасно понимали, что я ничего не могу им сделать, и чуть ли не смеялись нам в лицо. Это теперь я точно знаю, что когда жить становится совсем невмоготу, все равно надо продолжать существовать любой ценой, просто потому, что новый день может принести что-то новое, а даже если не принесет, за ним настанет еще один день, и еще один, и еще… А однажды я получила письмо от старой служанки и узнала, что мой бывший опекун влез в Польское восстание, рассчитывая отсидеться за чужими спинами, да только ему это с рук не сошло, потому что, когда дело было проиграно, он не успел добежать до границы. Его схватили и убили, и не только его, но и его мерзкую жену, которая отравляла мне жизнь… которая говорила: «Незачем звать доктора», когда я девочкой заболела и едва не умерла… Я лежала в бреду в своей каморке, а опекунша отплясывала польку перед гостями, потому что был праздник, а по праздникам необходимо веселиться. У моей постели сидел только Казимир, и он же приносил мне воду, когда я просила пить… Вот поэтому я никогда не отрекусь от него, что бы ни случилось.

В комнате наступило молчание.

– Ты никогда мне об этом не рассказывала, – негромко заметила Амалия. Она даже не пыталась скрыть, до чего взволнована.

– Потому что все это осталось в прошлом, – отмахнулась Аделаида. Воспоминания, которые она не собиралась пробуждать, теперь жгли ей душу, и, чтобы немного успокоиться, она открыла большой веер из страусиных перьев и стала им обмахиваться. – Ничего нет хорошего в том, чтобы вспоминать унижения и нищету. Важен только итог, а его подводит судьба. Как видишь, я сижу в твоем доме на Английской набережной, а моего опекуна повесили и жену его закололи штыками, насколько помню…

– Ты считаешь, они это заслужили? – вырвалось у Амалии.