Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я с удовольствием уступлю ему свое место, и даже не за все на свете, а за что-нибудь более скромное, – съязвил Казимирчик. – Зачем вообще мне нужна эта Лина Кассини? Что у нее есть такого, чего нет у моей Марты?
Мартой звали жену пивовара.
– Ну, во-первых, Лина Кассини красавица…
– И что? Красавиц много…
– Во-вторых, она молода…
– Есть и моложе ее, коли уж на то пошло!
– В-третьих, – выложила Амалия свой главный козырь, – ее знает весь мир!
Однако ее довод не произвел на дядюшку никакого впечатления.
– И что это меняет? Все равно она ничем не лучше любой другой женщины. И к тому же слава портит характер.
– Значит, у вас будет возможность его исправить, – нашлась Амалия.
– Слишком много сложностей, – вздохнул дядюшка. – И вообще, я совершенно не готов к подобным авантюрам!
Казимирчик был расстроен. Только что все было прекрасно, он пил пиво и наслаждался жизнью, и нате вам – вдруг выяснилось, что судьба в образе прелестной племянницы требует, чтобы он занимался чем-то, что ни капли его не интересовало и без чего он спокойно бы обошелся. По мысли благородного шляхтича, это было самое натуральное притеснение, и он вовсе не собирался сдаваться просто так. Посягательства на свою свободу – точнее, на свободу ничего не делать – он воспринимал крайне болезненно, если только они не были подкреплены доводами, перед которыми ему приходилось отступить. А Казимир, надо вам сказать, не то чтобы очень любил деньги, но смирялся с их силой. Кроме того, если уж ему не давали спокойно пить пиво, то было бы только справедливо потребовать за это возмещение.
– Сколько? – деловито спросил он.
Амалия замялась.
– Двести рублей. – По правде говоря, прижимистый Багратионов согласился выделить любовнику Лины в случае успеха только сто рублей, но Амалия решила увеличить сумму за свой счет. – Все дополнительные издержки – за счет нашей службы.
– А аванс? – всполошился Казимир. – Я не могу без аванса.
– Дядя, – ледяным тоном спросила Амалия, – вы мне не доверяете?
– Аванс укрепляет доверие, – не моргнув глазом ответил дядюшка.
– Хорошо, – вздохнула Амалия. – Зайдите ко мне вечером, и вы получите… м-м… задаток. Что-нибудь еще?
– Я в жизни этим не занимался, – вздохнул Казимир.
Тут, признаться, Амалия утратила дар речи вторично.
– Чем вы не занимались? – сердито осведомилась она, когда голос вернулся к ней. – Не обольщали женщин?
Если с матерью Амалия обычно общалась на «ты», то с дядей все обстояло сложнее: с глазу на глаз она чаще употребляла «ты», но иногда переходила и на «вы», как того требовало обращение к старшему родственнику или некие смысловые оттенки, которые она пыталась таким образом выразить.
– Я никогда не делал этого за деньги, – пояснил дядюшка. – Главное, чтобы это не вошло в привычку, – задумчиво прибавил он.
Тут Амалия догадалась как следует всмотреться в глаза Казимира – и по их блеску она поняла, что он подтрунивает над ней. Признаться, Амалия и сама ценила хорошую шутку, но сейчас, когда на карту была фактически поставлена жизнь человека…
– Дядюшка! – возмутилась она.
– Хорошо-хорошо, я все понял, – покладисто согласился Казимир. – Итак, во-первых, не двести рублей, а пятьсот. Во-вторых, мне нужен предлог, чтобы познакомиться с Линой и понаблюдать ее вблизи.
– Она дает концерт в пятницу, – сказала Амалия, благоразумно решив пока не обсуждать пункт первый. За пятьсот рублей в благословенном Петербурге тех лет можно было неплохо прожить целый год.
– Я не люблю музыки, – поморщился Казимир. – И не вижу смысла стоять в толпе ее поклонников, которые все будут сражаться за ее внимание. Нет, тут нужно что-то другое, менее официальное.
Амалия задумалась.
– В воскресенье Лина будет на дне ангела княгини, жены немецкого посла, – сказала она. – Споет несколько песен, но в остальное время она будет свободна. Правда, особняк посла – не самое удобное место для общения… Но если ты настаиваешь, я сделаю так, чтобы нас пригласили.
– День ангела сгодится, – кивнул Казимир. – Кстати, в газете правду говорят, что она приезжает на Северном экспрессе?
– Да, а что?
– Так, ничего. Впрочем, раз уж я ввязался в это дело, мне понадобится как можно больше подробностей о Лине, ее друзьях, ее привычках… Ну, ты сама понимаешь. Что она любит, что ненавидит, и так далее.
– Она любит духи и экзотические цветы, но больше всего – драгоценности, – сказала Амалия. – Если понадобится, то у меня есть фамилия ювелира, который их нам даст, потому что тратить на них казенные деньги строго-настрого запрещено. Что касается ненависти… Есть, скорее, чисто женская неприязнь. Ты слышал о Марии Фелис?
– Ты имеешь в виду танцовщицу? Испанку?
– Да. Лина и Мария терпеть друг друга не могут. Они соперничают во всем – в количестве любовников, дорогих подарков, портретов, которые с них пишут знаменитые живописцы. Кстати, Мария Фелис тоже приезжает в столицу. Будет выступать в том же театре – дирекция сделала гениальный ход. Две главные звезды сцены в одной программе!
– Хм, – задумчиво сказал Казимирчик. – А Мария Фелис приезжает на том же экспрессе и тоже будет выступать в эту пятницу? – Амалия кивнула. – Знаешь, я бы посмотрел на нее на этом концерте. Ну и на Лину тоже, само собой. Чем черт не шутит, может быть, мне удастся обратить на себя ее внимание – хотя я на это не слишком рассчитываю: наверняка все петербургские ротозеи сбегутся на Лину поглазеть и будут расточать ей пошлые комплименты. Трудно иметь дело со звездами, – горестно продолжал Казимирчик, глядя на тающую в кружке пену, – потому что их уже ничем не удивишь, и приходится как следует постараться, чтобы они тебя заметили.
– Я уверена, дядя, – серьезно сказала Амалия, – что у тебя все получится.
– Я постараюсь, конечно, – степенно ответил дядюшка, – но сама понимаешь, в таком тонком деле гарантировать ничего не могу. Конечно, я приложу все усилия… – Он допил пиво и поднялся с места. – А это дело – оно действительно такое важное, как ты говоришь?
– Важнее не бывает, – заверила его Амалия.
– Охо-хо, – непонятно к чему промолвил ее собеседник. – Как все это неожиданно… и некстати… Плохи, значит, дела у Российской империи, раз она не может обойтись без Казимира Браницкого…
Тут Амалия потеряла дар речи в третий раз, а Казимирчик гордо просеменил к выходу – и был таков.
Амалия вполне справедливо считала, что принадлежит к людям, которые за словом в карман не лезут, и то, что дядюшка трижды в течение одного разговора заставил ее утратить дар речи, не на шутку ее задело. Она топнула ногой, сердито посмотрела на пустые бутылки и кружку с остатками пены на дне – и отправилась излить душу матери, которая в одной из соседних комнат дожидалась окончания трудных семейных переговоров.