В течение двенадцати месяцев я жил в Лондоне 1854 года. Подвигнул меня к этому Чарльз Дарвин. Ну или точнее — фильм о нем. Фильм назывался «Творение», и в нем рассказывалось о тяжелой работе Дарвина над его знаменитым произведением «О происхождении видов». Если вы относите себя к ортодоксальным христианам, вероятно, вы желали бы, чтобы он так и не закончил свой труд. Именно этого хотела жена Дарвина. Она твердо была уверена, что его теория эволюции богохульна, и всячески убеждала мужа прекратить работу. Одновременно сам Дарвин испытывал острое чувство вины, — возможно, он, пусть и неосознанно, был повинен в смерти любимой дочери. Дарвин дал добро врачам на терапевтическое вмешательство — гидротерапию, которая, похоже, ускорила неспешное течение болезни и приблизила развязку.

Все это, вместе взятое, вызвало у Дарвина хронические головные боли, учащенное сердцебиение и проблемы с желудком, так что он едва ли мог работать. И вот в этом-то вся соль. Дарвин не осознавал свою вину ни в смерти дочери, ни во все ухудшающихся отношениях с супругой. Мы-то, люди, знакомые с учением Фрейда, понимаем связь, существующую между разумом и телом, но для медицины викторианской Англии середины девятнадцатого века постоянные проблемы Дарвина со здоровьем являлись неразрешимой загадкой.

Кульминация фильма происходит, когда к Дарвину приходит его друг и говорит: «Чарльз, некоторые люди, скажем Де Квинси, придерживаются теории, что на нас влияют наши мысли и чувства, о которых сами мы даже и не знаем».

Мысли и чувства, о которых мы сами не знаем? Звучит совершенно по-фрейдовски. Но работы Фрейда о подсознательном впервые были опубликованы только в девяностые годы, через сорок лет после описываемых событий. На самом же деле теория Де Квинси о том, что сам он именовал «отдельными камерами нашего сознания» (он изобрел и термин «подсознание»), впервые появилась в 1820-е годы, то есть за семьдесят лет до Фрейда.

Эта фраза привлекла мое внимание. Де Квинси? Я припомнил прослушанный давным-давно курс английской литературы девятнадцатого столетия и профессора, который упоминал имя Томаса Де Квинси, но не в качестве предшественника Фрейда, а как печально известного наркомана, который первым в мировой литературе посвятил этому запретному предмету свою скандальную книгу «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум». Профессор пренебрежительно отозвался о Де Квинси как о незначительной фигуре в истории литературы и переключился на повествование о всем известных шедеврах Романской и Викторианской эпох.

Любопытство побудило меня подойти к книжной полке, на которой я до сих пор хранил, подобно барахольщику, учебники за старшие курсы. С учетом того, что рассказывал нам профессор, я не удивился, обнаружив, что Де Квинси в тысячестраничной антологии уделили не более десяти страниц. А вот что меня действительно поразило, это то, что, хотя в издание была включена лишь часть его эссе «Английская почтовая карета», эти несколько страниц оказались полной противоположностью тому, чего следовало ожидать после слов профессора, — они полностью захватили мое внимание.

С исключительной достоверностью Де Квинси описывал путешествие в почтовой карете рядом с кучером. Они неслись по темной дороге. Оба заснули. Пробудившись, Де Квинси увидел, как что-то движется им навстречу. Через пару секунд он четко различил легкую коляску, на большой скорости вылетевшую из-за поворота. Мужчина правил, а сидевшая рядом женщина с интересом прислушивалась к его рассказу. Де Квинси попытался разбудить кучера, но безуспешно. Коляска быстро приближалась. Де Квинси хотел забрать у спящего кучера поводья, но не смог разжать его пальцы. Коляска была уже совсем близко. Габариты почтовой кареты не оставляли сомнений: при столкновении коляске не избежать падения, а ее пассажирам — гибели. В последнюю секунду Де Квинси удалось растолкать кучера. Тот ахнул от ужаса, но сумел отвернуть карету чуть в сторону, так что она лишь по касательной зацепила коляску. Тем не менее удар оказался чувствительным, и женщина, осознавшая, что только чудом избежала смерти, разинула рот в безмолвном крике.

Описание это напоминало сцену из триллера, но на самом деле являлось частью эссе, посвященного английской почтовой системе. В целом же эссе (как выяснилось, когда я смог раздобыть полный текст) постепенно выливалось в обсуждение вопросов подсознательного и природы сновидений.

Я оказался заинтригован и купил «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум». Когда я читал эти воспоминания, изданные в 1821 году, мне казалось, будто маленький джентльмен обращается прямо ко мне. Он с такой правдоподобностью описывал свое горе после смерти отца, усиленное безразличием матери и четверых опекунов, побег из школы, зиму, проведенную на суровых лондонских улицах, трогательные отношения с его возлюбленной Энн, их трагическое расставание, первый раз, когда он попробовал лауданум… Рассказ Де Квинси обо всех этих событиях целиком захватил меня.

Я узнал, что в дальнейшем он произвел настоящую сенсацию, написав эссе «Убийство как одно из изящных искусств». Третья его часть была признана самым кровавым и самым реалистичным описанием подлинного убийства, какие существовали на тот момент. В ней в деталях рассказывалось о знаменитых массовых убийствах на Рэтклифф-хайвей, которые в 1811 году привели в ужас Лондон и всю Англию. При чтении у меня создавалось впечатление, будто Де Квинси присутствовал там лично. Вот тогда-то мне в голову и пришла идея романа «Убийство как изящное искусство». Третья часть эссе была опубликована в 1854 году. В то время Де Квинси проживал в Эдинбурге. Но что, подумал я, если кто-то выманил его в Лондон, пообещав рассказать о судьбе Энн? Что, если этот кто-то вознамерился использовать третью часть эссе в качестве практического руководства для повторения ужасных убийств 1811 года? Что, если Де Квинси попадет под подозрение? Что, если…

Редко когда общий замысел произведения рождался у меня так быстро. Но, как известно любому романисту, замысел — это наиболее легкая часть. Важно то, как будет развиваться сама история, а в данном случае задача передо мной стояла грандиозная. Не хотелось создать очередную костюмированную драму с современными диалогами и прямолинейными персонажами.

Мой роман должен был в точности передавать дух того времени. Потому, перед тем как сесть и написать первое предложение, я поставил себе цель стать настоящим специалистом по Томасу Де Квинси, разузнать все-все, как будто я собирался написать о нем докторскую диссертацию. Чтобы обеспечить жену и восьмерых детей, а также удовлетворить тягу к лаудануму, Де Квинси писал и писал без передышки. В его активе числится огромное число эссе, воспоминаний, книжных обзоров, переводов и художественных произведений. Собрание его сочинений насчитывает несколько тысяч страниц. Подобно актеру, вживающемуся в роль по системе Станиславского, я раз за разом перечитывал написанное Де Квинси и постоянно находил для себя что-нибудь новое. Я решил, где только возможно, использовать в своем романе стиль прозы Де Квинси, и в особенности его диалогов. Как отмечал его американский издатель, Де Квинси «выражался с непревзойденным красноречием. Было бы преступлением не записывать его удивительные по красоте фразы».