мы часто находим и много такой условности, которой тщетно было бы искать в древних восточных их первообразах. Так, например, мать предваряет Добрыню: "Не плавай ты, Добрыня, за первую струю, не плавай ты за другую струю", и мы тотчас уже, чувствуя условный приём, наперёд знаем, что Добрыня именно пойдёт и за первую, и за вторую струю и что от этого ничего худого с ним не сделается, но что главное событие непременно случится на третьей струе. Женившись на Марине, Добрыня отсекает ей член за членом и симметрически приговаривает за каждым ударом всё одни и те же слова. Приехав с Васильем Казимировичем и крестовым своим братом в Орду, Добрыня три раза одерживает верх над царём: сначала в игре в тавлеи, потом в стрельбе из лука и, наконец, в борьбе; при этом Добрыня играет в тавлеи три раза и три же раза стреляет в цель. Ордынский царь посылает за луком три раза. Вообще же во время всех этих симметрических действий Василий Казимирович всё время перед каждым новым делом приговаривает одни и те же слова: "Я не знал твоей утехи царския, а у нас все игроки (или стрелки) дома оставлены, только и надежды, что на Спаса и на Пресвятую Богородицу, в-третьих — на младого Добрыню Никитича". С своей стороны и Добрыня при этих подвигах тоже повторяет всякий раз всё одни и те же фразы. Когда князь Владимир предлагает своим богатырям трудный подвиг, они все отказываются; но как это происходит? Один за другим выступают Добрыня, Поток и, наконец, Илья; князь говорит каждому слово в слово всё одно и то же, и мы после первого ответа знаем, что каждый из остальных богатырей будет отказываться теми же словами, что и предыдущие. Ванька Вдовкин сын бьётся об заклад, что он спрячется так, что его не найдёт Волшан Волшанович — и мы уже знаем, что прятаньев будет три: первые два неудачные, третье удачное, и тут именно и случится развязка событий. Вольга Всеславьич два дня не может доехать до оратая и доезжает только на третий. Он же посылает в первый раз 5 человек своей дружины выдернуть из земли сошку Микулы Селяниновича, но второй раз — 10 человек, в третий раз — всю дружину. Тугарин Змиевич в первый раз проглатывает ковриги хлеба, во второй раз — целую лебедь, и после всякого раза Алёша Попович обращается к нему совершенно систематично и правильно, точь-в-точь с одною и той же речью и т. д. Но ни в одних богатырских былинах мы не находим столько условной правильности, как в былинах об Илье-Муромце. В то время, когда он ещё сидит сиднем, пришедшие к нему калики заставляют его по 3 раза хлебать чудного напитка и по 3 раза спрашивают о действии этого напитка; при первом же выезде своём Илья наезжает на распутье на 3 дороги, на каждой из которых должны случиться с ним особые происшествия. Сермяга на Илье в 3 строки прострочена: первая строка в 100 рублей, другая в 1000, третьей и цены нет. Конь Ильи Муромца скачет в 3 скачка: первый раз он скочил 15 вёрст, второй скочил — колодец стал, в третий скочил — под Чернигов-град. Под Черниговом Илья побивает одного за другим трёх царевичей, у каждого войска по 40000. Стреляя в Соловья-разбойника, Илья в первый раз недострелил, во второй — перестрелил, в третий — попал (это же самое говорится и про Дуная, стреляющего в жену). По дороге к Киеву у Ильи 3 подвига: освобождение Чернигова, мощение мостов через реку Смородину, победа над Соловьём и т. д. Такой симметричности и условной правильности решительно нет в древних восточных поэмах, песнях и легендах. Она сближает былину со сказкой, и, что всего замечательнее, чем новее, чем ближе к нашему времени (судя по языку и другим особенностям) редакция той или другой былины, тем она более заключает этой условности и симметричности. По всей вероятности, в первоначальной своей форме наши былины более, чем теперь, приближались к восточным оригиналам, со всею их безыскусственностью и неправильностью, и в разных местах настоящего труда мы старались указать на те признаки, по которым можно предполагать, что было время, когда наши былины имели форму несколько иную, чем теперь (см. разбор былин о Потоке, Соловье Будимировиче, Илье Муромце). С течением времени эта форма постепенно всё более и более изменялась и иногда очень сильно приближалась к форме сказок.

Но навряд ли можно то же самое сказать и про сказки. По-видимому, они в своей форме не изменялись у нас и с самого же начала были на нашей почве такими, какими их застало наше время, т. е. гораздо более изменёнными — что касается до формы — редакциями первоначальных восточных созданий, чем былины.

Доказательством этому служит то обстоятельство, что вообще все сказки западной Европы издревле имеют тот же неудовлетворительный, искалеченный вид, как и наши сказки. Там все главные мотивы испорчены, искажены или вовсе утрачены, точь-в-точь таким же образом и настолько же, как и наши сказки, сравнительно с восточными первообразами. Можно перебрать одну за другой, например, все сказки, собранные Гриммами и их последователями, и показать их более или менее близкие восточные первообразы, и при этом сравнении оказывается, что утрата главных мотивов, затемнение или искалечение множества деталей и уничтожение психологических подробностей совершенно тожественны в западноевропейских и в наших сказках. Эта одинаковость судьбы сказок на Западе и у нас, без сомнения, указывает на то, что как туда, так и к нам сказки пришли одним путём и в одно время, из одних и тех же источников. Очень вероятно, что значительная часть этих сказок пришла в Западную Европу с Востока, перейдя через Россию. Но, как бы ни было, во всяком случае несомненен тот факт, что западные сказки имеют ближайшее сходство с нашими не только по общему содержанию, скелетному составу своему, но и по мелким подробностям, частным деталям. Между теми и другими ни малейшей разницы мы не встречаем в каком бы то ни было отношении, ни в общем колорите, ни в характере, ни в частностях рассказа, ни даже в самых разговорах действующих лиц. Значит, в продолжение всего того времени, что они существуют на разных концах Европы, западном и восточном, они не подверглись никаким сколько-нибудь существенным изменениям. Все изменения, на которые можно указать, заключаются лишь в модернизовании иных подробностей (таковы, например, замена лука и стрел