или "Шах-Намэ", но этого не случилось только вследствие изменённого извне исторического строя русской жизни. Они не успели совершить такого слияния и навеки остались на одной степени с песнями минусинских татар, телеутов, сагайцев, киргизов и других азиатских племён. Доказательством тому предположению, что нашим былинам предстояло слиться в несколько больших групп, может служить то обстоятельство что у нас есть уже налицо небольшие конгломераты скучения нескольких песен, нескольких первоначальных, малосложных мотивов в более сложное многообъемистое целое. Примерами могут служить песни об Илье Муромце, Потоке, Дунае и т. д. Здесь под именем одного и того же богатыря соединено по нескольку разнородных рассказов, приписываемых в более старых редакциях — восточных — разным личностям, носившим, конечно, поэтому и имена разные. Так, например, одни из похождений Ильи Муромца мы находим у персидского богатыря Рустема, другие — у сибирского богатыря Таны; одни похождения Потока у индийского брахмана Руру, другие у тибетско-монгольского богатыря Гессер-Хана и т. д. Были ли такие азиатские редакции, где произошло слитие разнородных пересказов раньше, чем у нас, мы покуда не знаем. Но, кажется, следует скорее предположить, что большинство слияний произошло на нашей почве, и это доказывается вот чем. Если б мы получили уже готовые конгломераты, то что бы тогда было? Они бы существовали у нас в готовой, законченной, твёрдо определённой форме, и принадлежащее одному лицу, одной группе событий и похождений так бы всегда и оставалось всегда приуроченным к одному лицу и к одному порядку рассказов. Разница между пересказами состояла бы только в более или менее пространном объёме их: в одних передавалось бы всё касающееся известных действующих лиц, в других только часть, отрывки их похождений или жизни. Но мы видим другое. Одни и те же события, одни и те же мотивы постоянно приписываются совершенно разным личностям разными былинами. Так, например, совершенно одинаковое выбирание дружины из мальчиков-товарищей встречаем и в былине о Вольге Всеславьиче, и в былине о Добрыне; возвращение мужа из долгого отсутствия к жене, собирающейся выходить за другого, встречаем и в песне о Добрыне, и в песне о Соловье Будимировиче; победа над чудовищем-обжорой рассказывается и про Илью Муромца с Идолищем, и про Алёшу Поповича с Тугарином; победа над Змеем, любовником героини рассказа, рассказывается и про Добрыню, убивающего Змея Горыныча, любовника Марины, и про Алёшу-Поповича, убивающего Тугарина Змеевича, любовника княгини; владыка черниговский держит заклад один против князя и целого двора его то за Ивана Гостиного сына (по случаю состязания коней), то за Алёшу Поповича (по случаю состязания этого последнего с Тугарином); казнь неверной жены-чародейки приписывается и Добрыне, и Потоку; жену казнит, отсекая один член за другим и при этом приговаривая те же самые слова, и Добрыня, и Иван Годинович, рассказ о тяжёлом и огромном луке, приносимом на носилках целою толпой богатырей, читаем и в былине о Добрыне, и в былине о Ставре и его жене. Что всё это доказывает? Что былины обращались у нас сначала в виде отдельных, малосложных рассказов, которые, смотря по воле, прихоти или забывчивости пересказчиков передавались в разных формах и с разными именами, а потом употребляемы были в разных сочетаниях и смешениях. На Востоке, там, где они не достигли формы письменной или поэмной (конгломератной), эти отдельные рассказы постоянно находились, и теперь ещё находятся, в состоянии постоянного брожения и изменяемости: так, по-видимому, было и у нас. Рассказ, в своём кочевании с места на место, являлся с разными именами и подробностями и вступал в разнообразные соединения с другими, встречавшимися ему по дороге рассказами: иногда он удерживал более простую, первоначальную форму, иногда изменялся под влиянием облепивших его мотивов и подробностей. При этом общее впечатление могло до некоторой степени изменяться, точно так, как оно изменялось и на Востоке вследствие разности народов, эпох, миросозерцании, которым принадлежала те или другие редакции рассказа. Но вошедшие в состав этой пёстрой мозаики материалы, так сказать отдельные камешки мозаики, — все одни и те же. Изложение состава, формы и подробностей русских былин — это, так сказать, последняя глава из истории восточных поэм и песен: это изложение судьбы колонистов азиатской поэзии в России.

IX

Когда станешь сравнивать наши былины с теми созданиями восточной поэзии, где оказывается один и тот же состав, скелет, только в более древней форме, скоро придёшь к заключению, что былины очень много утратили в сравнении со своими первообразами как по содержанию, так и по форме.

Какие же это утраты и существенные они или несущественные?

Главная, самая важная утрата состоит в том, что в большинстве случаев наши былины не содержат более тех побудительных пружин действия, на которых вертится всё дело. Не известно, как и почему именно это сделалось, но только наши былины слишком часто оставляют их совершенно в стороне, обходятся без них или же вдруг довольствуются такими мотивами, которые иной раз мало удовлетворяют смыслу и логике. Русская былина нередко обращает внимание только на одни голые факты, на одну оболочку внешних событий, излагает приключения одно за другим и ничуть не заботится ни об их взаимной связи, ни об их побудительных причинах. Вся душевная, вся духовная и человеческая сторона, все внутренние мотивы совершающихся действий и событий не имеют для неё никакого интереса. Такие мотивы, как мщение за отца, за жену и т. д., никогда не встречаются в русских былинах; влюбление, муки любви и ревности, сыновняя и отцовская любовь, жажда славы, властолюбия — всё это мотивы, не известные нашим былинам, а если какие-нибудь слабые намёки на тот или другой из числа этих мотивов и встречаются в наших былинах, то они так бледны и эмбрионны, что нечего и сравнивать их с этими же мотивами в восточных песнях и, особливо, поэмах, где они являются в полном цвете широкого, пышного развития.

Добрыня приезжает домой после долгого отсутствия и находит, что жена его идёт за другого: он этого другого бросает о пол, бьёт плетью и — дело с концом. Что он думал, что чувствовал, ничего этого нет в былине: она этого и знать не хочет, ей вместо этого очень только интересен сам сырой факт и следствие его: "что хлопанье и что оханье, не слышно ведь". Князь Владимир отнимает себе жену у Данилы Ловчанина: она