Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этих описаниях мы находим все главные черты палат и теремов, нарисованных в наших былинах. Здание окружено 7 преградами (у нас 7 вёрст пространства и тын, у монголов и калмыков 7 рвов и тын, у алтайских народов 7 заборов). Ворота трёх родов: у монголов и калмыков серебряные, лапис-лазулевые и золотые, у нас: металлические резные (вальящатые), вторые хрустальные, третьи оловянные. (Заметим при этом, что на древней Руси не был, по-видимому, вовсе известен, или по крайней мере мало был распространён, камень лапис-лазули, столь часто встречающийся в индийских, персидских, тибетских, монгольских, калмыцких поэмах, и всякий раз, когда он тут встречается, он с величайшею систематичностью постоянно заменён в наших рассказах либо хрусталём, либо серебром. Где у нас в числе строительных материалов упомянуты хрусталь или серебро, там всякий раз почти наверное можно вперёд предполагать, что в восточных оригиналах найдёшь — лапис-лазули). Сама палата — белая и каменная с золотою кровлею и несколькими златоверхими теремами или куполами. Окна стекольчатые, с золотыми рамами. Матица (стропило) железная и вообще металлическая (что у нас выражено словами: матица вальженая). Засовы или пробои дверей и ворот — железные. У нас при входе блеста золочёная, у монголов и калмыков — алмазный молоток или колотушка.
Но особенно нам важно рассмотреть описания пола, потолка и окон и волшебного освещения в палатах дворца. Про наш пол говорится, что он серебряный, про монгольские и калмыцкие — что они лапис-лазулевые: и те и другие должны изображать настоящую воду. Этот мотив пола, будто бы состоящего из воды, очень древен на Востоке. Уже в Магабгарате мы читаем, что царь Судиодхана, рассматривая дворец братьев Пандуидов, полный разнообразных чудес и неожиданностей, пришёл в одну залу, где пол был хрустальный. Не подозревая этого, он сказал про себя: "Да это вода!" — приподнял полы платья и обошёл таким образом всю залу кругом, но упал по нечаянности и тут только узнал свою ошибку, а между тем хозяева хохотали над ним. В "Дзанглуне" это событие повторено с самыми незначительными изменениями. Царь Сальдчал, рассматривая жилище одного богатого человека, именем Дамшидцира, приходит в одну залу, которой пол был сделан из лапис-лазули, такого светлого и чистого, что царь принял его за настоящую воду и стал расспрашивать хозяина, зачем тут вода. Когда тот сказал, что это не вода, а лапис-лазули, царь не поверил, снял с руки браслет и бросил его на иол, и тут только убедился в действительности. Этот-то самый мотив древнеазиатских дворцов перешёл из поздних его редакций, монгольских или калмыцких, и к нам, и таким-то образом мы получаем объяснение одного выражения наших былин: "пол-середа одного серебра". Взятое само по себе, отдельно, это выражение темно и непонятно; но оно становится вполне ясно при сравнении с восточными оригиналами: середина, сделанная из серебра, изображала собою воду, а кругом этого подобия настоящей воды шла полоса пола, уже не похожая на воду (значит, сделанная не из серебра), и тут люди могли ходить, не принимая того места за воду, как это и случилось с царём Судиодханой.
Другая любопытная подробность — это потолок и окна. В русских былинах мы встречаемся со странным на первый взгляд известием, что "гридни покрыты седым бобром, потолок чёрных соболей, а окна обиты лисицами, куницами и соболями заморскими". Как это понимать? Должны ли мы вообразить себе, что потолок и окна действительно были выложены мехами? Навряд ли. Это была бы подробность довольно странная и необъяснимая. Но вполне удовлетворительное объяснение этим загадочным выражениям мы получаем в "Дзанглуне": тут рассказывается (как мы выше уже сказали), что потолок в доме у одного богача был покрыт фигурами "всяких диких зверей, морских чудовищ, рыб". Дикие звери азиатских рассказов превратились у нас в "бобров и соболей", и являются они тут, как все переложенные былинами подробности восточных оригиналов, в урезанном и сокращённом виде. В восточных оригиналах было ещё сказано, что все эти звери и животные "от движения воздуха колебались и отражались на полу", значит, мы должны тут видеть под обычными восточными гиперболами резные барельефы, столько любимые древним Востоком и всегда усеивающие все его постройки. Наши же былины забыли архитектурное значение этих рельефов и принимают их уже прямо за действительно те самые предметы, которых тут первоначально описывалось только подобие. Это не что иное, как общий, всегдашний приём былин: так, например, чудовища, звери и птицы, вырезанные на пуговицах богатырской одежды, превращаются иногда в былинах в живых, дикие звери начинают тут реветь, птицы петь, Змеище-Горынище принимается плыть между пуговицами. Эта привычка былины превращать изображения известных предметов, резных из дерева, металла или иного материала, в действительные особенно ярко выразилась, между прочим, в описании знаменитого корабля Соловья Будимировича. Этот корабль имеет характер купеческий, мирный, как, и прочие корабли, упоминаемые русскими былинами (Сокол, корабль Ильи Муромца, есть только повторение Сокола, корабля Соловья Будимировича) и этим самым приходится сродни кораблям восточных рассказов, преимущественно индийских и происшедших от них монгольских, — в противоположность военным кораблям, описываемым поэмами других народов. Про Сокол-корабль наш рассказывается, что у него "вместо очей было вставлено по дорогому камню, по яхонту; вместо бровей было прибито по чёрному соболю якутскому; вместо ушей два остра копья мурзамецкие и два горностая повешены; вместо гривы было прибито дне лисицы бурнастые, вместо хвоста повешено два медведя белые заморские; нос-корма по-туриному, бока взведены по-звериному". К этому прибавляется, "что в терему (или на чердаке), стоявшем на этом корабле, потолок был обит чёрным бархатом, стены покрыты чёрным соболем; изнавешан зелен