эта новая преграда была преодолена ценой нелегких усилий, выяснилось, что и с португальским языком не все благополучно в этой стране. Оказалось, что его родной язык здесь не в больно-то каком ходу – не было на него особого спроса. И Леон принимается учить французский.

Для меня навсегда останется неразрешимой загадкой, почему он выбрал именно этот путь в своей жизни. Ведь мог пойти на завод, освоить любую рабочую профессию и жить небогато, но в почете в роли рабочего – революционного борца. Таким путем пошел брат моей мамы Семен, который вместе с Маркусом и Леоном был депортирован из Бразилии. Он стал работать на заводе в Харькове электриком, был уважаемым человеком, растил детей, но, к несчастью, погиб в рабочем батальоне, защищая свой город от гитлеровцев.

Однако, Леон не пошел этим путем. Выбрал свою, совсем неблагодарную дорогу. Стремясь стать писателем, он заводил знакомства с известными литераторами, в том числе и с Бабелем. Те покровительствовали ему скорее всего из-за его революционного прошлого, но на деле помочь ничем не могли – никто не в силах был отдать ему свой талант, культурный багаж, понимание тонкостей языка и многое другое, необходимое преуспевающему литератору. В силу всего этого Леон так и не опубликовал ни одного своего литературного произведения, ни одну пробу пера – то ли рассказ, то ли повесть, то ли роман. Хотя до конца жизни оставался человеком с романтической, возвышенной душой и его переводческие работы отличались стремлением к литературному слогу.

Пока продолжались творческие искания Леона, приходила в норму и его личная жизнь. В то очень трудное для себя время он встретил девушку по душе и женился на ней. Об этом периоде его жизни мне удалось узнать немногое. Молодая супруга француженка Марго, к счастью, была профессиональной переводчицей с французского. Она помогала ему осваивать свой родной язык, посвящала супруга в тонкости своего ремесла и дело у Леона пошло живее. Да тут еще у них родились две дочери – лучшего и не придумаешь.

Но, как ни печально, у этой сказки нет счастливого конца. Когда личная жизнь в новой для Леона стране стала постепенно налаживаться, произошло то, что безвозвратно сломало его судьбу – в тридцать седьмом его арестовали. Он был осужден по 58-й статье за контрреволюционную деятельность к пяти годам заключения и отправлен в стандартное место отсидки – на Колыму. Тут я не могу не воскликнуть с горечью, что всего лишь за семь лет до этого трагического события он был осужден в Бразилии за революционную деятельность.

…Еще в сталинские времена мне довелось жить несколько лет в районном центре, на территории которого находился знаменитый Ванинский порт – морские ворота для жертв репрессий на Колыму. На огромных суровых просторах вокруг порта раскинулись концентрационные лагеря. Я видел в них десятки, сотни тысяч бедолаг-заключенных, ожидавших в тех пересылочных лагерях отправки на пароходах в Магадан. Зрелище, можете мне поверить, было ужасным. И сейчас, восстанавливая мысленно трагический путь дяди Леона, я с содроганием вспоминаю тот “пейзаж” вокруг порта Ванино. Голодные, опустившиеся и вконец растерянные люди – не самое подходящее общество для юного бразильского мечтателя.

На Колыме Леон попал в лагерь, где на прииске открытым способом добывалось золото. Все самое худшее он получил там полной мерой – и трескучие морозы за сорок градусов, и голод, и цынгу, и дырявую робу, в которой впору щеголять в Сочи, а не поблизости от Полярного круга, и разбитую обувь. И это при том, что золота, которое добывали зеки, было так много, что они даже спали на нем.

К счастью, судьба-злодейка время от времени ослабляла свою мертвую хватку. Однажды обрушился на золотом прииске карьер, в котором работали заключенные. Леону каким-то чудом удалось выскочить наружу, спастись от обвала. Когда спасательные работы закончились, выяснилось, что бразилец оказался единственным, кому удалось уцелеть – вся его бригада погибла под пластами земли, перемешанными с золотом. Конечно, остаться живым в гулаговском аду, не такое уж огромное счастье, но все-таки…

В другой раз на несчастного парня бросился человек с топором в руках. Но в самый последний момент он присмотрелся к Леону, выругался: “Уж больно ты тощий!”, махнул рукой и двинулся дальше. Тому, кто следующим встретился человеку с топором, повезло меньше – его убили и съели.

Так тянулись лагерные будни. А когда, наконец, истекли назначенные приговором пять лет и его в 1942 году выпустили на волю – вот тогда-то вчерашний зек узнал, что такое настоящая трагедия и с какой легкостью она может порвать сердце.

Вдумайтесь только: став вопреки всем смертям вольным человеком, бывший заключенный неожиданно обнаружил, что домой, в Москву, он поехать не может – у него просто-напросто не было денег на проездной билет. И в стране, которую он боготворил в своей романтической юности, не существовало ни единой души, которая могла бы помочь ему какими-то жалкими рублями, чтобы вырваться из ада концентрационного лагеря.

А семья? – спросят меня.

Семьи не было. К несчастью Леона, жена Марго после того, как его арестовали, расторгла с ним брак и вернула себе свою девичью фамилию.

Даже не знаю, можно ли осуждать ее за такой поступок, хотя иначе как предательством назвать его невозможно. Тем более, что нечто подобное уже встречалось в моей жизни.

Где-то в сороковых годах арестовали по политическим мотивам отца моего одноклассника и хорошего товарища. В масштабах области, где я тогда жил, он был крупной общественной фигурой. На воле у него осталась жена да двое детей-школьников. И вот вскоре после ареста его супруга сделала публичное заявление: не желаю, дескать оставаться в законном браке с врагом народа, развожусь с ним и возвращаю себе свою девичью фамилию.

Город, где происходила эта драма, был невелик – почти все его жители знали друг друга. После столь драматического заявления матери моего приятеля горожане разделились на две части – одни возненавидели женщину, в глаза называли ее изменницей, трусихой, перестали с ней здороваться. А тут еще примешался и межнациональный конфликт интересов – арестованный был евреем, а его жена русской. Это подлило масла и в без того ярко пылавший огонь. Но и другая часть горожан имела свои доводы. Если бы женщина не отреклась от арестованного мужа, говорили они, она, вероятнее всего, отправилась бы за ним в тюремную камеру, а их детей распихали бы по детдомам. Разве так было бы лучше?

На этом история не кончилась. Через несколько лет, когда глава семьи вернулся на свободу, он