оборванными. Пора было, как говорят в таких случаях, тушить лампу да возвращаться к текущим делам. И при всем при этом со стыдом думаю о том, как несправедливо я воспринял тогда обещание музейных работников продолжить поиски следов отца.

Вскоре после нашей поездки в Тверь, уже вернувшись домой, в Нью-Йорк, я получил от Юрия электронное письмо из Москвы. Он писал: “Только что мне позвонила Герасимова из Твери. Первый шажок у нее оказался успешным. Она сообщает, что Маркус Пятигорский умер в 23 года от легочного кровеизлияния 21 декабря 1931 года. Проживал он по адресу: Тверь, ул. Советская, д. 12. По национальности португалец… Это – запись из архива ЗАГСа. Будут искать дальше”.

Вот так получилось, что я на закате собственной жизни впервые узнал точное время смерти моего отца. Это стало большим событием для всех нас и теперь мы ежегодно в кругу семьи отмечаем в декабре ту скорбную дату.

Любопытным было в этом событии еще одно – депеша Лапина как бы открыла информационный шлюз и новости из него хлынули потоком. Вот как это происходило.

Однажды позвонил мне в Нью-Йорке давний приятель Марк Стотланд:

– Ты продолжаешь свои поиски?

– Нет, – ответил я, – искать дальше бесполезно. Не за что зацепиться – похоже, никаких следов не осталось.

– По-моему, ты не прав, – продолжал Марк. – У меня тут есть одна вещь, которая может тебя заинтересовать…

– ?

– Я прочел в газете интервью с внуком известного бразильца Брандао. Тебе оно не попадалось?

При имени Брандао в моей памяти всплыли многочисленные рассказы матери об этом человеке, много значившем для нашей семьи. Когда умер отец, мама осталась одна с маленьким ребенком на руках, в чужой, незнакомой, холодной, заснеженной стране. Без знания русского языка. В городе, в котором не знала ни души.

Она, понятно, растерялась, не представляла, что с ней будет дальше.

И тут из Москвы приехал Брандао – левый бразильский депутат, выдворенный, как и мы, из страны за противостояние диктатуре. Без лишних разговоров он тут же забрал нас обоих в Москву и давал нам хлеб и кров до тех пор, пока не помог маме определить ее дальнейшую судьбу. Иными словами, Брандао буквально спас нас в тот критический момент.

– Скажи мне, где напечатано интервью, – в волнении стал я теребить Марка.

– Я пришлю тебе вырезку из газеты по почте, – пообещал тот.

Материал оказался перепечаткой из московского журнала “Эхо планеты”. После того, как я это узнал, дальнейшее уже было делом техники. Связался через интернет с редакцией журнала, попросил дать мне координаты автора интервью. Им оказалась симпатичная журналистка “Эха” Анна Пясецкая. Я рассказал ей свою историю, рассказал о всех перипетиях моих поисков и попросил связать меня с внуком Брандао Сергеем – его имя я узнал из интервью.

Все это происходило в быстром темпе. Через день-другой Анна передала мне электронный адрес Сергея и сообщила, что успела с ним переговорить и тот ждет меня.

Дальше пошла серия удач и огорчений. Я рассказал Сергею о случае в заснеженной Твери после смерти отца и попросил посмотреть, нет ли в наследии его деда или в преданиях семьи упоминания о Маркусе Пятигорском. Сергей сообщил в ответ, что в семье Брандао он эту фамилию слышал, но ничего конкретного не помнит, а в бумагах деда он ее не нашел. Сергей пообещал поискать дальше, но на это требовалось время.

Дело в том, что самого Брандао уже нет в живых. У него было четыре дочери с непривычными для нас именами – Сатва, Воля, Волна и Диониза. Сатва – мать Сергея – тоже умерла. Одна из его теток – Волна – живет в Москве, но две другие – за пределами Росии: Воля, отличающаяся отменной памятью, живет в Мексике, а Диониза – в Бразилии, в Рио-де-Жанейро. Пока с ними свяжешься…

Тогда я на всякий случай спросил, а не знает ли кто-нибудь из его семьи человека по имени Леон Пятигорский? И тут случилось неожиданное:

– Моя тетя Волна говорит, что в 80-е годы она встречала в своей редакции в Агентстве печати Новости переводчика с таким именем. Он даже рассказывал ей, что жил в одном доме с Брандао в начале тридцатых годов.

Это уже было что-то! Это уже реально походило на то, что тетка Сергея встречалась – и не так уж давно – с моим дядей Леоном. Как я понимал, Волна работала в португальской редакции АПН, а родной язык Леона был именно потругальский. Да и то, что он жил в одном доме с Брандао! Уж больно велики получались совпадения.

Замечу, что, занимаясь интенсивной перепиской с Москвой, я не забывал и о своих родственниках в Бразилии – они интересовались всем, что было у меня связано с поисками Леона. Прочитав в одном из моих писем сообщение о воспоминаниях Волны, Клаудио прислал из Сан-Пауло электонную депешу, заполненную сплошными восклицательными знаками. Это, писал он, похоже на приключенческий роман. “Меня просто переполняют эмоции. Я рассказал маме о твоем сообщении и она теперь сильно волнуется – мы все живем предчувствием, что Леон жив или живы хотя бы его дети. Ведь Волна видела его в 1980 году!” Не менее взволнованными были письма Марсии из Рио-де-Жанейро. Она писала, что ждет новых и новых сообщений.

Но вернемся к нашей истории. Я спросил Сергея, не могла бы его тетя помочь мне поискать следы Леона в отделе кадров АПН? Ведь она работник этого агентства, а своему, инсайдеру, всегда легче преодолеть преграды бюрократов. Но ответ Сергея был неутешительным:

– Моя тетя немолода, не очень здорова, да и в агентстве не работает уже больше десяти лет. Попробуйте сделать это своими силами…

Можете понять, какое чувство досады испытал я, получив такой ответ. Выходило, что я стоял уже у самого порога, за которым находилась разгадка огромной тайны, но не в силах был сделать последний шаг.

Как мог я, сидя в Нью-Йорке, наводить справки в отделе кадров АПН, этого информационного агентства, которое всегда было тесно связано с КГБ? К тому же, в АПН, которое к тому времени было уже ликвидировано и на его месте существовало другое информационное агентство – РИА Новости. Допустим, я позвоню по телефону, либо пошлю по интернету или обычной почтой письмо-запрос – как воспримут это там, в Москве? Я до сих пор помню, как враждебно относились обычно кадровики ко всему иностранному и особенно к переписке с заграницей. А тут – запрос прямо из США…

Размышляя таким образом, я