На мгновение, всего лишь на мгновение во мне просыпается остаточный инстинкт самосохранения, заставляющий меня позвать Джексона по имени, заставляющий меня выгнуть спину и сделать попытку освободиться от его хватки.

Тут он рычит, сжимает меня еще крепче, его клыки вонзаются глубже, секундное прояснение моего рассудка сходит на нет, и он начинает сосать мою кровь всерьез.

Я утрачиваю всякое ощущение времени, полностью забываюсь и, дрожа, всем телом припадаю к нему. И отдаюсь ему и тому, чего он хочет от меня, что бы это ни б ыло.

После этого все медленно гаснет, и я не имею никакого представления о том, сколько времени проходит, прежде чем Джексон отталкивает меня от себя. Я падаю на кровать и несколько минут лежу, оцепенев.

Пока Джексон не рявкает:

– Вставай, Грейс. Уходи сейчас же!

В его голосе слышится неистовство, проникающее сквозь владеющую мною летаргию, – по крайней мере чуть-чуть. Настойчивость, заставляющая меня открыть глаза и попытаться сфокусировать взгляд на нем.

Он возвышается надо мной, с его клыков капает кровь, лицо искажено яростью. Его руки сжаты в кулаки, а из глубины горла исходит низкое ворчание.

Это не тот Джексон, которого знаю я, кричит голос внутри меня. Это вампир, словно вышедший из какого-то низкопробного фильма, а не тот парень, которого я люблю. Он чудовище, и это чудовище вот-вот утратит над собой всякий контроль.

– Уходи, – снова рычит он, и его темные глаза наконец встречаются с моими. Но это не его глаза, и я внутренне сжимаюсь, глядя в их бездонные глубины, начисто лишенные души, а голос внутри меня повторяет: «Уходи, уходи, уходи!»

С ним что-то не так, ужасно не так, и хотя какая-то часть меня боится сейчас за него, другая часть, которая намного больше, боится уже не за него, а его самого. Я торопливо вскакиваю с кровати, стараясь не делать таких движений, которые он мог бы счесть хоть сколько-нибудь агрессивными.

Джексон следит за мной, и когда я начинаю медленно продвигаться к двери, его звериное рычание становится все ужаснее, но он не делает попыток остановить меня – только неотрывно смотрит, прищурившись и оскалив клыки.

«Беги, беги, беги!» Голос внутри меня теперь вопит вовсю, и я готова его слушать.

Особенно когда Джексон опять рявкает:

– Уходи!

Страх и напряжение в его голосе проникают в самое мое сердце, и я спешу к двери, послав к черту беспокойство о том, как бы не завести его, не пробудить в нем убийцу. Он уже на взводе, и если я не прислушаюсь к его предостережению, в том, что произойдет, мне надо будет винить только себя. Саму. Тем более что очевидно – он делает все, что в его силах, чтобы дать мне возможность спастись.

Поэтому я, спотыкаясь, спешу к двери, спешу так быстро, как меня только могут нести мои подгибающиеся ноги. Она тяжела, и я хватаю ее обеими руками и тяну на себя изо всех сил. Но я ослабела от потери крови, и она почти не сдвигается с места. Я чувствую, что Джексон приближается ко мне, чувствую, как он нависает надо мной, и отчаянно пытаюсь найти в себе силы, чтобы все-таки открыть дверь.

– Пожалуйста, – молю я. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. – Не знаю, с кем я сейчас говорю: с Джексоном или с этой дверью.

Его рука вдруг хватает дверную ручку и широко распахивает дверь.

– Иди, – шипит он.

Мне не надо повторять дважды. Я переступаю порог и выхожу в читальный уголок, стараясь поскорее добраться до лестницы… убраться как можно дальше от этой злой ипостаси Джексона.

Читальный уголок невелик, от свободы меня отделяет всего лишь несколько футов. Но у меня так кружится голова, что я едва держусь на ногах и шатаюсь при каждом шаге.

Но я должна во что бы то ни стало добраться до лестницы. Должна спасти Джексона от страданий, которые будут ждать его, если он убьет еще одного дорогого ему человека. То, что сейчас происходит, это не его вина – даже в моем нынешнем состоянии я вижу, что с ним что-то не так, очень, очень не так.

Но если со мной что-то случится, Джексон ни за что не поверит, что он в этом не виноват. И я стараюсь изо всех сил, чтобы спастись самой… и тем самым спасти его.

На то, чтобы достичь лестницы, у меня уходят все силы, но я все же добираюсь до нее. «Ползи вниз, если иначе нельзя! – вопит голос внутри меня. – Давай, давай!»

Я хватаюсь за стену, готовясь сделать первый нетвердый шаг вниз, но натыкаюсь на Лию.

– Ты неважно себя чувствуешь, Грейс? – осведомляется она, и в голосе ее звучат резкие нотки, которых я никогда еще не слышала в нем прежде. – Что случилось?

– О, Лия, слава богу! Помоги ему. С Джексоном что-то не так. Не знаю, в чем дело, но он начал терять контроль над собой. Он…

Она вдруг бьет меня по лицу так сильно, что я врезаюсь в ближайшую стену.

– Если бы ты знала, как давно мне хотелось это сделать, – говорит она. – Сядь и заткнись, или я отдам тебя Джексону.

Я потрясенно смотрю на нее, и мой заторможенный мозг не сразу соображает, что к чему. И только когда из комнаты, рыча, выбегает Джексон, до меня доходит, в чем дело – и меня пронзает ужас.

Наверняка при нормальных обстоятельствах Лия не смогла бы справиться с Джексоном – никто бы не смог, – но сейчас, когда с ним что-то не так, я уже не могу быть в этом уверена.

– Джексон, стой! – кричу я, но он, не слушая меня, становится между Лией и мной.

– Отойди от нее! – приказывает он ей, и с полок начинают падать книги.

Лия только вздыхает:

– Да, надо было сделать этот чай крепче. Но я боялась, что он убьет твою маленькую домашнюю зверушку, а я не могла этого допустить. Во всяком случае, пока.

Она пожимает плечами и нараспев говорит:

– Не переживай. – Затем достает из кармана пистолет и стреляет Джексону прямо в сердце.

Я истошно кричу, пытаюсь броситься к нему, но падаю на колени. Я чувствую сейчас слабость, головокружение и тошноту… такую тошноту. Комната плывет перед моими глазами, мое тело омывают волны холода, вызывая судороги мышц, затрудняя дыхание, движения.

Но я все равно пытаюсь добраться до Джексона, рыдая, вопя, ползу по полу, боясь, что она убила его. Я знаю, убить вампира нелегко, но я уверена, что если кто-нибудь и знает, как это сделать, то это другой вампир.

– Да заткнись же ты! – Лия с такой силой бьет меня ногой в живот, что вышибает из моих легких весь воздух. – Я не убила, а только усыпила его. Через несколько часов он придет в себя. А вот тебе не улыбнется такая удача, если ты не прекратишь свое нытье.

Эта ее угроза не удивляет меня. Как бы ни был сейчас одурманен мой мозг, как бы скверно он ни соображал, я все же понимаю – она не оставит меня в живых. А это о чем-то да говорит, если учесть, что в эту минуту я едва могу вспомнить даже мое собственное имя.