щит. Но немало было и других – тех, кого добытые шеляги перестали радовать, как только были довезены до дому и выложены перед родней; они думали не о невестах, а о новом походе, который вновь позволит пережить тяготы и опасности, ощутить себя победителем. Они даже с мест вскочили, радостно крича, – этого призыва они в глубине души ждали едва ли не с того дня, как осознали себя дома.

Произнося свою речь, Годред смотрел на Олава и Карла, но потом обратил взгляд на Ульвхильд. В ее глазах блестело живое любопытство, и на него самого она смотрела с новым чувством – будто он пробудил ее от долгого печального сна и она только тогда и осознала, что спала, когда проснулась.

– Что ты скажешь, Ульвхильд? – обратился к ней Годо, когда крики улеглись и только у двери еще шумели. – Хочешь ты такой мести?

Ульвхильд приоткрыла рот, вдохнула, но смолчала. Взгляд ее упал на порозовевшее от волнения лицо Вито. Та смотрела на нее из-под своего покрывала с багряными руммаанатами с ожиданием и тревогой. Она-то сразу поняла, что означает этот замысел: Свен снова уйдет в дальний военный поход, а она останется ждать… Но теперь разлука обойдется ей куда дороже, чем в прошлый раз. От одной мысли о ней сердце рвалось напополам.

Ульвхильд опустила веки, и на ее лице мелькнуло удовлетворение.

– Такая месть… – Медленно подняв ресницы, она устремила на Годреда долгий взгляд, и у него что-то дрогнуло в душе. – Такая месть лучше, чем никакая. Но кто за нее возьмется? Рагнар сын Хельги? Или… ты сам, Годред?

– Не знаю, что там думает в Киеве Рагнар сын Хельги. Но я намерен сделать то, что сказал, этой же зимой – если найду себе довольно спутников.

Годо беглым взглядом окинул столы, и мужчины вновь закричали, давая понять, что эти спутники найдутся. Особенно отличались варяги-наемники: для них всякий новый поход нес надежду на славу и добычу, для этого они и покинули свои далекие очаги. Для них сидеть сиднем – все равно что не жить.

– Но раз уж речь зашла о таком славном деле, – заговорил Свен, – то нужно заранее условиться и о награде.

– О награде? – Ульвхильд, а за ней и другие перевели взгляд на второго из сыновей Альмунда.

– Разумеется. Я помню, и все люди помнят, – Свен быстро огляделся, – ты говорила, госпожа, что тому, кто отомстит за Грима-конунга, ты отдашь лучшее из его сокровищ?

В просторной палате стало куда тише: сидевшие ближе молчали, чтобы не упустить ни слова, а сидевшие дальше тянули шеи и вполголоса пытались выспросить друг у друга, о чем идет речь, и тем самым только мешали себе что-то узнать.

– Да, – медленно, будто с неохотой выговорила Ульвхильд. Она еще ничего не получила, а с нее уже что-то требовали в уплату. – Но мы поговорим об этом, когда месть будет свершена…

– Нет. – Свенельд упрямо мотнул головой. – Когда месть будет свершена, тогда награда будет вручена и принята. Но условиться мы должны сейчас – условиться четко, при свидетелях, чтобы потом не было споров.

– Кого же из вас я должна буду наградить? – беспокойно засмеялась Ульвхильд.

– Того, кто лучше себя покажет, но я не сомневаюсь, что это будет мой брат. – Свен глянул на Годо. – Итак, ты позволяешь ему выбрать любое сокровище из тех, какими владел Грим-конунг?

– Д-да! – Ульвхильд помедлила, стараясь быстро вспомнить все эти чаши, блюда и парчовые кафтаны. – Там, кажется, не было столь роскошного покрывала, как вот это, – она кивнула на Вито, – но имелись вещи, способные вознаградить даже конунга… Что же, ты хочешь… вы хотите снова осмотреть их и выбрать?

Свен посмотрел на Годо, передавая ему слово.

– Нет, – неспешно и весомо ответил Годред. – Мне ни к чему выбирать. Я и сейчас знаю, какое сокровище самое лучшее.

– Какое же? – насмешливо спросила Ульвхильд. – Берите любое, какое приглянется!

В ее глазах все те сокровища не стоили ничего.

– Слово? – Свен слегка подался к ней.

– Слово! – Ульвхильд коснулась тонкой серебряной гривны с серебряным же «молоточком Тора».

– Я выбираю тебя, – сказал Годо.

И продолжал, не дождавшись иного ответа, кроме как изумленный взгляд:

– Лучшее из сокровищ, какими владел Грим-конунг, – это ты, Ульвхильд, его жена. Я выбираю тебя. Если я свершу эту месть, ты выйдешь за меня.

Свен прикусил губу, чтобы не рассмеяться при виде шести пар круглых глаз, что таращились на них с братом от почетного конунгова стола. Не только Ульвхильд, но и Олав со Сванхейд, Ветурлиди с женой, а с ними и Карл были не менее изумлены и неожиданностью, и дерзостью этого требования. Годо с конунгом заранее не советовался, понимая, что в этом деле, как в набеге, главное – внезапность и напор. Давшая свой обет в этой самой гриднице при свидетелях Ульвхильд не сможет при них же от него отказаться.

– Не рановато ли ты возмечтал о свадьбе! – Ульвхильд опомнилась первой. – Ты пока что сидишь за столом, ты даже не тронулся из дома, а уже хочешь… такого!

– Так и тебя я пока не приглашаю к брачному ложу! – ответил Годред. – Сейчас мы обменяемся лишь обещаниями: я – отомстить, а ты – выйти за меня, когда я вернусь… и привезу тебе пару десятков хазарских ушей, нанизанных на веревочку.

Кто-то засмеялся, а Ульвхильд фыркнула, сморщившись при мысли о такой добыче.

– Ты даешь обещание? – Годред протянул руку, будто ждал, что она со своего места вложит просимое ему в ладонь.

Ульвхильд глубоко вздохнула. В мыслях ее было смятение: Годред просил слишком многого, но как она могла попятиться? Обещания были даны, все слышали. А к тому же она кожей чувствовала устремленные на нее сотни глаз, сотни ушей ждали, когда она скажет «да», неслышное дыхание сотен уст подталкивало ее к решению.

– Даю! – Ульвхильд выдохнула, и вся палата шумно выдохнула вместе с нею. – Если ты вернешься и привезешь… доказательства того, что нанес хазарам достаточный урон, чтобы считать это местью… Если все люди, – она бегло оглянулась, – и мой отец решат, что месть достаточная… будет как ты сказал.

Только теперь Годред и Свен вопросительно взглянули на Олава. Он наблюдал за этой беседой, откинувшись в резном кресле и скрестив руки на груди. Ульвхильд была вдовой, поэтому он, ее отец, мог ей советовать, но не мог приказывать или запрещать. У нее имелись свои средства: приданое, свадебные дары от Грима, его добыча, – что давало ей возможность хоть сейчас расстаться с отцом и зажить своим домом. Годред сын Альмунда, конечно, не