– Ненавижу! – рявкнула она ему в лицо, оттолкнув с дороги. – Убить меня вздумал? Даже хуже: бросить?! Так вот, не получится! – Она ткнула в ошарашенного мужика пальцем, едва не попав в глаз. – Я сама тебя бросаю! Вот! Помолвка расторгнута! Ненавижу тебя! Негодяй!

Услышав долгожданные слова, я глубоко вздохнула, сплетая мощную молнию: в конце концов все получилось, как я планировала. Сердце билось как заполошное, мешая сосредоточиться на чарах, будто я пробежала километров десять с мешком муки на плечах. И тут девица развернулась ко мне:

– Шлюха! Я тебе покажу, как чужих женихов уводить! Весь! Весь город узнает про тебя, гулящую! Ненавижу!

И тут в беснующуюся девицу ударила молния. Не моя. Разом постаревший лет на двадцать Леррой, пошатываясь, опускал руку.

– Скорее, Лира! Помолвка! – прохрипел он. – Лира Мэй, вы станете моей женой?!

Я стояла, опираясь рукой о столешницу за спиной. А сердце колотилось все сильнее.

– Лира! Откат! Вы тоже умрете! Ну же!

Ноги уже не держали его, и он медленно сполз по стенке, но руку с зажатым в кулаке брачным кольцом продолжал тянуть ко мне.

– Ну же…

Рука бессильно упала на колени, и простое колечко со стуком выпало из ослабевших пальцев.

– Покойся с миром, бессмертный. – Я с трудом наклонилась и провела ладонью по его лицу, закрывая навсегда застывшие глаза.

Колотящееся в бешеном ритме сердце отзывалось в грудине резкой болью. Меня шатало, но я упрямо потащилась к двери. Почему-то безумно хотелось на воздух, на солнце, вон из этой мрачной комнаты. Путь до первого этажа, а потом переход через обширный холл, казалось, заняли целую вечность. Но я все-таки выбралась на широкие ступени мраморного крыльца.

Солнечные лучи ударили в лицо, заставив меня зажмуриться. Я пошатнулась и бессильно взмахнула руками, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Налетев на перила, я вцепилась в гладкий холодный камень, словно он мог удержать меня от падения, и медленно осела на мозаичный пол.

Солнце нежно согревало кожу. Я чувствовала его, хотя и не видела больше. А перед мысленным взором всплыло любимое лицо. И невероятные золотистые глаза.

– Прости, Дон, – то ли подумала, то ли прошептала я, с каждым выдохом теряя остатки еще теплившейся во мне жизни.

Вспомнились нежные руки и как, наверное, миллион лет назад он спросил:

– Ты выйдешь за меня замуж?

Тогда я со смехом брякнула какую-то глупость, и все было решено. И так и не сказала того, что положено. И вот теперь в странном предсмертном бреду золотые глаза снова заглядывали мне в душу, требуя ответа:

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Да… – выдохнула я. И мое сердце наконец остановилось.

А потом пришло чувство полета. Будто я невесомым облачком поднималась куда-то к солнцу. Внизу кто-то совсем по-звериному выл. Кричали какие-то люди. Громыхали шаги.

– Тиссари. Темная тиссари убила хозяина! – то и дело доносилось с разных сторон.

Слыша это, я наполнялась уверенностью, что все сделала правильно. Они не дали бы мне жить спокойно даже после смерти Лэнгли, даже если бы я не тронула Лерроя. Они никогда не оставили бы меня в покое. А Дон никогда бы не отступился, ломая свою жизнь в попытке спасти мою. Поэтому я отпустила его. Снова…

Я знала, что для него так лучше. И все же думать о том, что с ним будет, когда он узнает, было больно.

«Вот же… – прошептали мои несуществующие губы, чувствуя горечь несуществующих слез. – Жизнь закончилась, а боль – осталась. Все у меня через задницу…»

– Эй! Высший разум! – беззвучно закричала я. – Все кончено!

Поднялся ветер, сворачиваясь в настоящий смерч. Меня куда быстрее потянуло наверх, вот только солнце уже не грело. Там, куда меня несло, царил холод. Вечный холод.

– Прощай, Дон, – вновь то ли прошептала, то ли подумала я, позволяя втянуть себя в бешеный вихрь.

На этот раз не было никаких каменных постаментов, бьющих в спину, и ступеней, грозящих переломить загривок. Впрочем, у меня и тела-то не было. А в остальном огромный пустой зал – обиталище чокнутого высшего разума – ничуть не изменился. Как и голос этого тронутого создания.

– Ну что с тобой делать? – поскрипывая, поинтересовался он.

– Это что-то новенькое. Раньше ты не задавал риторических вопросов.

– Вопрос не риторический, – отозвался высший разум межмирья. – Свою миссию ты выполнила. Все ключевые события остались на местах. Никаких парадоксов и прочих бессмертных наглецов не осталось. Серая госпожа тобой довольна.

– А уж я-то как собой довольна… – с сарказмом проворчала я.

Несмотря на отсутствие физического тела, я ощущала безмерную усталость. Даже тянущая боль утраты осталась где-то на задворках сознания – все затопило желание наконец-то угомониться и больше не чувствовать ничего.

– Твоя последняя фраза не распознана, но это не важно. Твоя физическая оболочка пришла в негодность в том пространственно-временном континууме. Но, учитывая выполненное предназначение и добровольную смерть, принятую для его выполнения, ты имеешь неиспользованный отрезок физического существования длиной…

– Что? Это ты мне так на очередную попытку намекаешь?! – взвилась я, отчаянно надеясь, что ошибаюсь.

– Я не намекаю. Я говорю прямо, – проскрипел этот ушлепок. – К тебе приписан неиспользованный отрезок физического существования. Ты можешь прожить его…

– Могу прожить?! – снова перебила я, постепенно закипая. – Так просто?! Ты думаешь, я смогу жить после всего того, что сделала ради вашего «выполненного предназначения»?! Да я за последние полгода не свихнулась только благодаря ментальным щитам! А за последние два дня не тронулась лишь потому, что попросту не успела! Я все сожгла в топке вашего сраного «предназначения»! Чтобы угробить ваших чудовищ, я сама превратилась в чудовище! Я разучилась жить, тварь ты межмирная! Я умею только причинять боль и корчиться от боли, убивать и умирать!

– У тебя нет необходимости умирать. К тебе приписан неиспользованный отрезок…

– Приписан?! Приписан?! Ах ты, жестянка конторская! Верни меня туда, откуда вытащил!

– Твое физическое тело в мире двести пятнадцать дробь семьсот три категории альфа пришло в негодность. В данный момент я могу предоставить тебе выбор из семнадцати физических оболочек. Нет. Шестнадцати. Одна только что тоже пришла в негодность, – равнодушно выдал голос на мою экспрессивную тираду.

– Да что же это такое?! – прошипела я. – Почему я даже умереть по-человечески не могу?!

Фантазия живо нарисовала картинку: я с совершенно непривычной внешностью ругаюсь с какими-то незнакомцами, в один голос утверждающими, что они мои родители, мужья и дети… То эфемерное нечто, которое от меня осталось, натурально передернуло. А потом обдало холодом понимания совсем иного рода. Жить в одном мире с Доном. Знать, что он где-то там… Что моя смерть причинила ему боль… И ничего не делать? Жить новой жизнью, словно ничего не было, и однажды забыть его, как я уже забыла свою самую первую жизнь?! А смогу ли я забыть? Захочу ли? Как жить с такой памятью?