Американцам пришлось эвакуировать убитых и раненых на грузовиках, потому что медицинские вертолеты — «даст-оффы», как их называли, — не могли приземлиться из-за интенсивного огня. Наконец, примерно в 14:00, противник покинул позиции и сражение завершилось. Собрав своих людей, Фихтл обнаружил, что в его роте осталось всего 66 боеспособных солдат — прошло несколько недель, прежде чем личный состав его роты был пополнен до штатной численности. Фихтл был неприятно поражен тем, что офицер из штаба дивизии, докладывая по рации о потерях врага, в три раза завысил реальные цифры. В общей сложности в 1966 г. произошло около сотни таких сражений. И хотя в большинстве из них вьетконговцы понесли серьезные потери, американцы редко могли записать на свой счет безоговорочную победу. В этом году стало очевидно: «Чарли» вовсе не собирались так легко сдаваться, как предполагал Уэстморленд и другие. Они были полны решимости оставаться на ринге и продолжать борьбу с самой могущественной нацией в мире.

Коррупция в Южном Вьетнаме была повсеместной. Американские агентства по борьбе с наркотиками отчаялись обуздать торговлю героином, кокаином и марихуаной, в которую были по горло втянуты лидеры их клиентского режима. Ни в военной, ни в гражданской сфере не существовало и тени меритократии. Достойные офицеры могли десятилетиями ходить в лейтенантах, потому что у них не было денег и связей. На высшие командные посты назначались не самые компетентные, а самые лояльные режиму генералы. С приходом американцев взяточничество и воровство только возросли. Программа коммерческого импорта — экономическая помощь США — достигла пика в 1966 г., составив $400 млн в год. Лишь малая часть этих денег была использована по назначению, например на закупку нескольких тысяч швейных машин для одежных фабрик. Бо́льшая часть осела в карманах чиновников и приближенных к режиму бизнесменов, импортировавших предметы роскоши, которыми были переполнены сайгонские магазины. Зыонг Ван Май писала: «Класс нуворишей в основном состоял из тех, кто воровал у американцев без зазрения совести»[589]. Пожилые люди сетовали на то, что если раньше в меритократической иерархии вьетнамского общества на первом месте стояли образованные люди, на втором крестьяне, на третьем ремесленники, а на последнем торговцы, то теперь проститутки и торгаши ценятся больше честных тружеников. «Для нас „западная культура“ означала бары, бордели, черные рынки и удивительные машины, большинство которых предназначались для разрушения»[590], — вспоминала крестьянка Фунг Тхи Лели.

В послевоенном отчете Агентства США по международному развитию (Agency for International Development, USAID) констатировалось: «Коррупция… была ключевым фактором деградации морального состояния нации, что в конечном итоге привело к ее поражению». Южновьетнамский генерал так отозвался о перетасовках в кабинете министров и военном командовании, предпринятых Тхиеу: «Эти новые назначения нисколько не улучшили эффективности руководства и не способствовали укреплению государства. Они были сделаны в том же старом духе подковерных интриг и были основаны не на талантах, опыте или заслугах, а на личной лояльности и родственных связях»[591]. Генерал Вьен описывал типичный случай: как только один полковой командир, хороший боевой офицер, был назначен главой провинции Биньдинь, он принялся продавать государственные должности и другие привилегии, а на имя жены открыл игорное заведение[592].

Официальный обменный курс южновьетнамского пиастра был искусственно завышен, поэтому лицензии на импорт приносили жирные прибыли. Незаконные валютные операции обогащали тысячи ловких дельцов, в большинстве своем этнических китайцев, имевших доступ к долларам или военным платежным сертификатам США[593]. На черном рынке можно было купить все — от цемента и холодильников до автомобилей, оружия и боеприпасов; сети фарцовщиков процветали. Все это — типичные побочные болезни любых конфликтов, но затяжной характер южновьетнамской войны фактически привел к их институционализации. По словам премьер-министра Нгуен Као Ки, пытавшегося представить себя лидером в крестовом походе против коррупции, офицер полиции, «крышевавший» Шолон, заплативший за свой пост $130 000, окупил эту инвестицию за два года и начал получать прибыль[594]. Процент от этой прибыли получал и военный губернатор, который задействовал своих солдат для охраны местных игорных заведений и притонов.

По словам генерального судьи-адвоката армии США, размах операций на черном рынке и валютных махинаций «[превосходил] возможности правоохранительных структур»[595]. Типичной была история трех дезертиров-морпехов: сбежав из своей части в Дананге, они подделали приказы о своем переводе в Сайгон[596]. По прибытии в столицу они присоединились к группе из 47 других дезертиров, занимавшихся мошенничеством с денежными переводами. Они вели в Сайгоне роскошную жизнь, перечисляли часть преступных доходов домой и подкупали военную полицию, чтобы та закрывала глаза на их деятельность. В конце концов группа была раскрыта, ее участники получили тюремные сроки, но это была лишь крохотная часть армии гангстеров в военной форме. Наиболее удручающим фактом всей этой преступной активности было даже не то, что вьетнамское правительство было не в состоянии ее сдержать, а то, до какой степени к ней были причастны представители американского правительства. Сотрудник одной компании-подрядчика Корнелиус Хокридж был настолько возмущен происходящим в Сайгоне, что начал отслеживать незаконные действия и официально сообщать о них американским властям, которые игнорировали все его ходатайства. Его одиночный крестовый поход был описан в документальной книге «Очень частная война» (A Very Private War), которая была опубликована в 1971 г. и привлекла к себе гораздо меньше внимания, чем следовало бы. Гражданские подрядчики, включая некоторые из крупнейших корпораций США, были глубоко вовлечены в преступную деятельность. Следователи сообщали, что на валютном черном рынке доминировал синдикат из Мадраса: по оценкам подкомитета сената, годовой оборот на нем достигал $250 млн.

Сенатор Карл Мундт из Южной Дакоты справедливо заметил, что вся эта деятельность была возможна только при соучастии американских банков, таких как Irving Trust и Manufacturers Hanover, которые непосредственно помогали корпорациям в отмывании прибылей. Фрэнк Фурчи, сын мафиози из Флориды, несколько месяцев прослужил рядовым Армии США во Вьетнаме, после чего уволился со службы, вернулся в Сайгон вместе с другом и занялся организацией мошеннических схем в партнерстве с младшими командирами; свои доходы все они переводили на счет в International Credit Bank of Geneva. Еще одним важным нелегальным каналом для вывода прибылей из Вьетнама был гонконгский филиал финансовой группы Deak & Co., созданной в 1939 г. венгерским иммигрантом Николасом Диком. В годы Второй мировой войны Дик служил в УСС, и после войны американские корпорации и ЦРУ нередко пользовались услугами его финансовой компании для подкупа иностранных правительств. В 1964 г. журнал Time назвал его «Джеймсом Бондом финансового мира». Преступники, переводившие деньги через компанию Дика, знали, что надежно защищены от внимания правоохранительных органов. Только в 1976 г. журналисты The Washington Post раскопали, что Deak & Co., в частности, проводила крупные нелегальные транзакции для резидентуры ЦРУ в Сайгоне, удваивая покупательную способность ее бюджета.