Впрочем, меня, как и многих моих знакомых, убивать не стали, просто отпустили. И я продолжаю жить дальше.

– Бабуля! У нас для тебя сюрприз! На прошлой неделе мы ездили в Версаль. – Я делаю вид, что не слышу Елизавету, я даже название это не хочу упоминать.

– Бабуля, ты меня слышишь? Я сказала, что мы на той неделе были в Версале. Беранжер тоже ездил с нами. Не могу дождаться, чтобы вас познакомить. Сад в жалком состоянии, но прогулка удалась. Мы ели божественный лед из сока черной смородины, а за пять сантимов можно было покататься на лодке по каналам.

– Мы купили для тебя вот это, – робко произносит Клара, испытывая неловкость, – только ей хватает чувства и такта.

Клара кладет маленький кусочек позолоченного железа мне в ладонь. Холодный и тяжелый.

– Мы купили его у одного из торговцев. Он уверял, что это обломок от ворот Двора Чести.

Рука моя не слушается, я роняю железку на колени. Версаль моей молодости, во всем его блеске и бедствии, больше никогда таковым не будет. Теперь величественный дворец пуст, осквернен и уничтожен Революцией. Даже мысль об этом невыносима.

Сама я уехала оттуда в 1776 году, как и многие другие. Буквально переселение масс – вот что тогда произошло. Когда я вспоминаю, как все мы испытывали отвращение к новой королеве и ее простецким замашкам, а худшие из нас сравнивали покойную королеву Марию с крестьянкой, мне становится смешно. Конечно, ее польские манеры иногда бывали грубоваты, но в душе она была королевой, и кровь никогда ее не подводила. Но эта австрийка… Сложилось впечатление, что ее воспитывали цыгане, – по-другому и не подумаешь, глядя на то, как она решительно порвала со всем, за что другие искренне и цепко держались.

Покинув Версаль, я больше никогда туда не возвращалась. Теперь эти величественные залы разрушены, и только воспоминания мои сохранились. Здоровой рукой я потираю кусок позолоченного металла как талисман, желая, чтобы он перенес меня назад, в то место и время, которого больше никогда, никогда не будет. Оно прошло, как вера, которая исчезает и которую никогда не вернуть.

– Спасибо, дорогие мои, – мягко благодарю я и, к ужасу своему, понимаю, что плачу.

– Ох, бабуля, не плачь!

Девочки напуганы, чувствуют неловкость. Они не знают, как реагировать на разворачивающееся перед ними зрелище. Слезы катятся по моим щекам, когда они, растерянные, прощаются, обещая заглянуть на следующей неделе, когда мне станет лучше. Я сама удивлена своим слезам, потому что не знала, что их столько осталось в моем высохшем, дряхлом теле.

После их ухода в комнате появляется моя служанка Софи и вновь закрывает портьеры. Она не ворчит и не бранит меня, не относится как к ребенку, просто промокает платком слезы и уходит, оставляя меня в темноте. В полумраке комнаты мои воспоминания оживают вновь и, словно перышки, летят сквозь года, чтобы опуститься на дно моей души. Я жду их, живу ради них, а что еще мне остается? В последние годы разум стал играть со мной шутки: образы и события из детства возникают в моем сознании как яркие и живые картины, будто это было вчера, а то, что случилось недавно, теряется в тени.

Когда я была моложе, мир казался мне черно-белым и я полагала, что Библия – лучшая книга, которая позволяет судить других. Теперь-то я знаю, что мир – это грозовое небо, заполненное бесконечными оттенками серого, что жизнь каждого из нас окрашена в свои тона и каждый устремляется по скорбной дороге, предначертанной ему Господом Богом и судьбой.

Сестры мои умерли, вскоре и я умру. И что тогда останется от их истории, от нашей истории, истории известных сестер Нель? Давние воспоминания о былых временах, легкие проблески узнавания, когда в памяти всплывают наши имена. Гробница в Сен-Сюльпис, сплетни о придворной жизни «тех времен» в последние годы в моде, как будто людям хочется вспоминать о том, что они так старательно пытались забыть.

Ходят по стране мемуары Ришелье, но мне кажется, что их писал не он. Да, он снискал дурную славу, но в душе был человеком рассудительным. Умер Ришелье в 1788 году, как всегда, все точно рассчитав. Он сумел насладиться всеми благами, которые предложил ему наш мир, и умер до того, как ему пришлось заплатить за это свою цену.

Я закрываю глаза и жду, что вновь увижу своих сестер. Вскоре из темноты ко мне приходят воспоминания, вспыхивают в темноте, такие яркие и живые. Я вновь со своими сестрами, в детской на четвертом этаже на Набережной Театинцев, в том времени, когда мы по-настоящему были вместе, прежде чем судьба и обстоятельства, злоба и жадность не разлучили нас. Я вижу Луизу, как всегда, спокойную и довольную; Полину, которая заставляет всех искать сокровища, но сама их никогда не прячет; Диану, такую веселую и игривую, смеющуюся над всем и всеми, она делает вид, будто кормит изюмом деревянных жирафов; и маленькую Марианну – умную, наблюдательную и в то время еще невинную. Я улыбаюсь им, они улыбаются в ответ.

Как бы мне хотелось, чтобы мир запомнил нас именно такими, но я понимаю, что это всего лишь тщетные надежды глупой старухи.

Пусть Господь Бог помилует наши души.

История Людовика XV, короля Франции, и сестер Майи-Нель – удивительнее любого художественного вымысла, но все описанные события происходили на самом деле. Впервые узнав о захватывающей истории их жизни, я захотела написать документальное произведение. Но когда я углубилась в исследования, голоса сестер – сильные, правдивые, веселые, иногда властные – потребовали создания более интимных и живых портретов, а это больше соответствовало роману.

Изучение материалов и создание «Сестер из Версаля» оказались забавным, познавательным, но иногда обескураживающим опытом. Книга, созданная знаменитыми братьями Гонкур в конце девятнадцатого столетия во Франции, в основном рассказывает о Марианне, о других сестрах написано крайне мало. Чтобы раскопать истории их жизни, я глубоко погрузилась в изучение автобиографий и мемуаров их современников, где сестры выступали второстепенными персонажами. Однако эти источники часто противоречили друг другу, поскольку все зависело от личности самого автора, времени создания (многие воспоминания написаны спустя годы после описываемых событий) и желания мемуаристов прихвастнуть и преувеличить.

В целом о жизни сестер больше известно в тот период, когда они были связаны с Версалем (хотя там встречаются перечисленные выше несоответствия), в то время как их детство и годы юности остались в тени. Я постаралась не отходить от исторических документов (или того, что ими считается), позволила всего несколько отступлений ради сохранения четкости повествования и хронологии, кроме даты свадьбы Гортензии, которую я изменила на год, и дат пребывания герцога Ришелье в Вене, которые у меня растянуты во времени. Все главные и второстепенные персонажи (за исключением Зелии, гувернантки) – реально существовавшие люди, даже те, кто едва упоминается в романе.

Любой когда-либо живший человек – это не просто набор дат, горстка анекдотов, которые предлагает исторический вакуум. Я написала широкими мазками полотно жизни сестер и остальных персонажей, украсив его массой недостатков, причуд и ошибок, совершаемых людьми. Мне бы очень хотелось, чтобы сами сестры – Луиза, Полина, Диана, Гортензия и Марианна – ожили на страницах этой книги. Возможно, они будут улыбаться или хихикать, плакать от воспоминаний, удивленно приподнимать брови, знакомясь с некоторыми моими предположениями, хмуриться там, где я упустила какой-то штрих. Надеюсь, что они хотя бы отчасти узнают себя и свои удивительные жизни в этой книге, которая является моей данью уважения к ним.