Занятия начинались в сентябре и заканчивались в марте. Летом Джек подрабатывал, где мог, – на турбазах солнечных островов, на литературных фестивалях. И осенью не без приятного чувства вновь входил к ученикам. Хотя Джек по-прежнему считал себя вольным, неприрученным, он был покорен привычке. Ему нравилось, когда все происходило в свой срок и свой черед. Больше половины учеников в каждой группе – примерно с десяток – составляли преданный костяк. Оставшаяся половина – новички, готовые рыть землю. Правда, дольше чем на полгода они обычно не задерживались, уходили – обиженные снисходительностью более опытных товарищей, утомленные домашними неурядицами, замученные собственной апатией; кое-кто перебегал в другие студии или кружки. Под высокими церковными сводами досугового центра всегда царил полумрак, в щели старинных окон и дверей пробирались сквозняки. Члены студии обзавелись масляными обогревателями и торшерами витражной расцветки. Под этот приветный свет сдвигались в круг старинные церковные стулья.

Он любил перечитывать имена своих подопечных. Он вообще любил слова… Потому что был писатель. Случалось, он рассказывал, как много выжал Набоков из списка Лолитиных одноклассниц, какая сразу предстала Америка, какого сильного образного воздействия он добился горсткой слов. Порой Джек составлял вымышленный список учеников, а ну как приглянется не меньше настоящего?.. Несбыточные мечты. Он выводил на листке бумаги косвенные смысловые соответствия. На что можно заменить Пресвитер? Допустим, на Диакони, Стерлинг – на Фунт. Но воображаемый список оказывался не самой удачной подменой подлинного. В этом году список учеников был следующий:

Он рыскал и рыскал в поисках словесного или звукового сходства. Свинни и Веприк. Пресвитер и Пэр… В фамилиях много буквы «и», зато «у» – ни одной. Было время, он выбирал и записывал фамилии, происшедшие от давних, уже исчезнувших занятий: Ковлинг, Маклемех, Пресвитер, О’Колесси. Может статься, не найти их на всем свете столько, сколько в одном Дербишире.

Из их профессий он тоже составил список.

Вот о чем рассказывалось в их последних произведениях (он составил и такой список):

Он на своем горьком опыте успел убедиться, что не следует вступать с ними в близкие человеческие отношения. Когда-то давным-давно, воцарившись в фургончике, он – как, пожалуй, и многие бы на его месте – вообразил, что в теплом этом уединении будут совершаться тайные свидания, любовные игры и, наконец, близость; в душные же летние ночи можно потягивать с какой-нибудь гостьей красное винцо и разгуливать по комнатке в природном виде. Оттого-то он, особо не таясь, разглядывал своих учениц самым внимательным образом: оценивал размеры бюста, восхищался точеностью лодыжек, сопоставлял достоинства скромных розовых губок с бесстыжестью и сочностью больших красных губ и со страстной грубоватостью других губ, вовсе не знавших помады. Парочку раз посчастливилось ему найти опытных и неутомимых любовниц, несколько раз пережил он и неудачи, резкие, как пощечины. Однажды он сам стал объектом горестных воздыханий: в ночные часы дама, поеживаясь от холода, дежурила у его калитки, а иногда и дико заглядывала в его оконце.

Нечего удивляться тому, что начинающие литераторы сразу же решили сделать его персонажем своих сочинений. Время спустя в рассказах, которые разбирали на занятиях, стали появляться все более и более тщательные описания его постельного белья, плиты и шума, с каким ветер наваливался на стены фургончика. То и дело, словно соревнуясь в достоверности, появлялись из-под их пера изображения его обнаженного тела. У «бессердечного мерзавца» или у «жалкого слюнтяя» (в зависимости от воззрений авторши) на груди проступали заросли, проволочки, мягкий лисий подшерсток или щетинисто-рыжеватая, словно собачья, шерсть. Вслед за несколькими описаниями «яростного проникновения» и «лобковых соударений» наступил спад – как в личной жизни, так и в искусстве. Джек прекратил даже изредка приглашать на свой раскладной диван женщин из семинара, перестал даже время от времени разговаривать с ними по отдельности или выделять какую-то среди прочих. Тема секса в фургончике была исчерпана и больше не возникала. Девушка, дежурившая у калитки, перешла в студию керамики и, перенеся свои привязанности на другой объект, предалась изготовлению декоративных подставок в виде коренастых дорических колонн; на обжиг они уходили в потеках белесой глазури. Когда легенды о похождениях Джека выдохлись, он сделался для учеников таинственным и авторитетным, к собственному удовольствию. По воскресеньям к нему наведывалась барменша из паба «Парик и перья». Он не сумел бы изобразить в слове ее продолжительные оргазмы, в которых причудливо чередовались стаккато и легато. Эта беспомощность слова раззадоривала его, наполняла ребячьим восторгом.