Чурила отозвался так же негромко:

– Кто не слышал о нём, разившем врагов от моря и доморя…

Олег кивнул.

– Наших с тобой отцов на свете не было, а Рюриков дедбыл молод, как ты или я… Из людей поморских мы, вагиры, живём всех западнее. Кзакату от нас уже земли саксов и англов, а севернее – датчане. Король Карл немог сам оборониться от них и просил помощи у старого князя Вильчана. Он клялсясвоей верой, что встанет за нас, если случится нужда.

Чурила спросил осторожно:

– Он не сдержал слова?

Олег чуть усмехнулся.

– Он держал слово, пока жил. Он помог нам, бодричам,против саксов, а князя Вильчана признал над всеми другими… но на вильцев сам жесаксов и натравил. Рюрик мне однажды сказал – боялся Карл, как бы мы изсильного друга не стали опасным врагом. И с тех-то пор, князь, не стало мира внашей земле. От кого тут отобьёшься, если смольняне глинян тем же саксам зазолото продают…

Чурила слушал очень внимательно. А Олег продолжал:

– Вот так и не стало нам в нашей Вагрии никакого житья.Ты думаешь, почему столь многие к вам сюда за счастьем ехали через море?Издавна нас в Ладоге знают… Ещё знают, что храбр вагир на суше, а на море –трижды. У вас тут, не обижайся, другим славны, к морю же не так привычны.Потому и позвали нас на защиту от свеев и датчан. То правда: в море они насбоятся, а более никого!

Гордо звучали эти слова. И справедливо: Чурила знал от жены,что Халльгрим и тот предпочёл в Ладогу не соваться. Он сказал:

– А не любят Рюрика ладожане.

Воевода поднял на него глаза. Глаза смеялись.

– А что, скажи, Чурила Мстиславич, когда иной ваш городкнязя с дружиной к себе зовёт, не из-за моря, своего… всяк ли мил?

Посмеялись. Снекка покачивалась, крепко привязанная кдубовым расчёлкам. Кременчане помогали вагирам таскать по сходням бочонки имешки. Стоял у воды старый Олав с троими сыновьями и Гудрёдом, разглядывалвендскую лодью.

– Ещё открою, Чурила, – вновь заговорилОлег. – Так мыслю, не тайна. Великую думу думает родич мой Рюрик…

Вот оно, подумал Чурила. Глубоко внутри дрогнула маленькаяхолодная жилка. То самое.

А Олег продолжал:

– Видит он, не скудней нашей эта земля. И не меньше племёнживёт здесь в лесах, и все они – одно, только зовут себя кто словенами, ктокривичами, кто севером… У нас враг нападает с заката, а вы следите за пылью,клубящейся в южных степях. И как тебе знать, не двинется ли оттуда могучийвождь, который пожелает покорить вас поодиночке?

Не то куда как хитёр был белозерский воевода, не то воистинуправ… Точь-в-точь те же слова говорил и он когда-то Радиму. Ещё до того, каквовсе отошла от них гордая Круглица…

Но, видно, разное это дело – ходить по дань и платить еёсамому. Даже лёгкую – для мира… Защиту и помощь… за пушистые куны, за звонкоесеребро…

– Большая сила нужна, чтобы повелевать стольмногими, – сказал он Олегу. – Великим государем назовут твоегоРюрика.

Олег ответил спокойно:

– Или другого, кто это сделает.

И снова замолчали. Каждый знал, что его поняли.

– Пусть будет, как угодно Богам, – сказал Чуриланаконец. – Мы же свою вольность взяли мечами.

Это был отказ. Позже, вечером, он всё как есть поведаетотцу, и тот, выслушав, не произнесёт ни слова упрёка, но заметит:

– То хорошо, сыне, что уезжает он другом.

И уехал Олег – обласканный, накормленный-напоенный напрощальном пиру, отягощённый подарками себе и своему князю. Потекло время, иговорить о нём стали всё меньше и меньше: ну, был, ну, уехал, мало ли когоносит на широкой ладони голубая Рось…

Но когда замахали голыми ветками засыпающие на зиму деревья,на посеревшей Медведице снова мелькнул знакомый солнечный парус.

Снекка подошла к городу и причалила в уверенности, что приёмбудет добрым. Олега, правда, на палубе не оказалось – лодью привел опытныйДражко. Князь поспешил на берег, и вместе с ним вышел Халльгрим, случившийся вНовом дворе.

Халльгриму в тот день суждена была неожиданная и приятнаявстреча. На шаг позади Дражко, зябко кутаясь в просторный меховой плащ, посходням спускался Абу Джафар Ахмед Ибн Ибрагим. Он учтиво раскланялся сЧурилой, а халейгу улыбнулся точно старому другу.

– Тебе я незнаком, – по-словенски сказал онкнязю, – но кое-кто из твоих витязей встречал меня раньше. Просвещенный идоблестный наместник малика ар-рус, правитель страны Вису, пообещал мне прошитьнитью просьбы ткань вашего союза… Я провёл в его стране лето и видел дни,длившиеся без перерыва. Мне говорили, что зимой там царит столь же длительнаяночь… Могу ли я надеяться, что ты позволишь мне перезимовать в твоём краю, гдетьма не властвует столь безраздельно?

А потом наступила зима. В тот год она выдалась ранняя идивно щедрая на снега. Разом покрыли они поля и леса – и больше уже не сходили.

Звениславка гуляла по заснеженным улочкам, осторожно ставямягкие сапожки на раскатанную мостовую. Как бы не поскользнуться! ПриходилаНежелана и гуляла с ней об руку. Иногда же они выбирались на берег реки иподолгу сидели там на бревне, завернувшись вдвоём в необъятную медвежью шубу. Ио чём говорили – никто не слыхал. Смотрели на ребятишек, на снежные бабы, намальчишек, отчаянно кативших с откоса на рогожках и санках…

При виде княгини мальчишки из кожи вон лезли, показывая своюотвагу. Даже отроки помладше начинали перебрасываться снежками, а товытаскивали лыжи и, на зависть и удивление более робким, не сгибаясь съезжали свысоченного обрыва на речной лёд.

Как-то раз на берег явился и Видга. Сын хёвдинга не думалзабывать свою Смэрну и мало-помалу добился, что другие рабы стали поглядыватьна неё с почтением. Даже старый Щелкан, и тот теперь большей частью тольковорчал, а если и грозился палкой, то издали. Оторвиголову княжича побаивались.

Внук Ворона долго смотрел на парней и мальчишек,баловавшихся в снегу, потом молча ушёл. Но нельзя сказать, что присутствие женыконунга вовсе не подогрело его гордость. В другой раз он явился на берег налыжах.

Множество любопытных глаз видело, как он оглядел обрыв ивыбрал место покруче. Как нагнулся подтянуть ремни лыж. И как обернулсяприказать верному Скегги:

– Чашку!

Малыш уже успел натопить в ладонях снега. И подал емуглиняную чашку, полную почти до краев.

Взяв её в руку, Видга без лишних слов пододвинулся к краюоткоса, примерился – да и покатил себе вниз по устрашающей крутизне, лихоогибая торчавшие камни, взлетая в воздух и с лёгкостью кошки приземляясьобратно на лыжи, – только визжал затвердевший на морозе снег да вилась заплечами белая пыль!