— К чему ты сообщаешь об этом мне, Саккариас? Непозвонить ли тебе в полицию?

Они говорили по-испански, так выбрал Захар. Ему всегдаказалось, что этот язык более приспособлен для прямой конфронтации.

— К тому, чтобы ни у полиции, ни у тебя, ни у твоихклиентов, кто бы они ни были, не возникло соблазна повесить на меня эти дватрупа. У меня изумительное по красоте алиби, предупреждаю тебя.

— Меня все это не касается, — холодно отозвалсяЛюк. — Я частный детектив. У меня свои правила игры.

— И эти правила допускают продажу данных оразыскиваемом лице дважды, трижды, оптом? Каждому желающему?

— Чего ты добиваешься, Саккариас? Это мой бизнес. Уменя отличная русская секретарша, очень умная девушка, мой рынок благодаря ейнамного расширился. Она составила отменную картотеку, и в случае нужды…

— Вале, Люк. Каждый волен зарабатывать теми способами,что ему нравятся. Честно говоря, я восхищен твоей оборотистостью: ты продалБосоту мне, затем загнал его Гнатюку затем продал Гнатюку — меня… и с каждойпродажи…

— Ты забыл еще кое-что, — невозмутимо, с вежливойусмешкой в голосе, перебил Люк. — Я еще продал тебя — Босоте. Помнишь, вТоледо — тот визит к тебе в номер неуклюжих парней? Но Босота — он сказал, и ясам это видел — не желал твоей смерти. У него были какие-то другие планы. Когдая прилетел к нему в Майями с интересным предложением, старик, услышав твое имя,прослезился…

— У него это ровным счетом ничего не значило!

— Допустим… Мне хотелось бы еще поспать, извини… —Он замер, будто прислушиваясь к спертому бешенством дыханию Захара в трубке, идобродушно сказал, прежде чем оборвать разговор:

— Я на тебе неплохо заработал, Саккариас; так что вкачестве премии — мой бесплатный совет: я видел этого сеньора Гнать-юка. Идумаю, ему тесновато с тобой на этом свете. Так что почаще оглядывайся ипосматривай в зеркало заднего обзора…

* * *

В пригородах явственней чувствуешь смену времен года: незашнурованная в каменный корсет улиц природа раскинула телеса и вольно дышит навлажных лиловых холмах.

Местная золотая осень уже слиняла под косым дождиком. Вомногих домах городка Лос-Анхелес де Сан-Рафаэль топили камины, над трубамивздымались курчавые стволы, пепельно-серые кроны которых рвал и уносил ветер. Ипахло дымом, мокрой землей, жареными каштанами и принесенным из окна чьей-токухни — уж не из кухни ли Марго — запахом хорошего кофе…

Он достал из багажника тубу с холстами, внимательноогляделся по сторонам.

Нет, дорога сюда была спокойной, и это объяснимо: после тогокак портье в римской гостинице в первую же минуту сообщил ему, что…

— О, это досадно, — заметил Кордовин. —Почему же он меня не дождался?

— Не знаю, сеньор. Я предлагал ему написать записку.

— Он говорил по-итальянски?

— Нет, по английски…

— Хм… Не могу представить — кто это. Как он выглядел?

— Честно говоря, я не очень всматривался. У меня какраз была группа из Венгрии. Такой… приземистый, крепкий… Но вы не волнуйтесь, ясказал ему, что вы у нас до завтрашнего утра. Наверное, он придет опять.

— Ах, как досадно! — воскликнул Кордовин. — Ау меня как раз поменялись планы. Я вынужден сейчас же улететь в Стокгольм. Ну,ничего не попишешь. Значит, встретимся в другой раз. Выпишите мне счет,дружище, пока я соберусь…

Через час он уже снял номер в затрапезном пансионе в Остии,и едва торжественный менуэт с Ватиканом (ряд скучнейших контактов с безликимибанковскими чиновниками и несусветное количество подписанных документов) благополучнозавершился выдачей ему зеленовато-серого чека на предъявителя, каллиграфическизаполненного вручную черными чернилами, с факсимиле двух подписей, отдельнымэлементом которых был крест, — он, отбрехавшись от торжественного обеда сЛукой и Бассо (тетя — единственная моя родня, ребята, и если уж она призываетменя к одру…) — немедленно поймал такси и умчался в аэропорт, где свойзавтрашний билет в Милан поменял на ближайший рейс в Мадрид.

Машину он припарковал так, чтобы каждую минуту видеть ее изокна кухни.

Конечно: дверь опять не заперта, входи, кто хочет…Неисправима!

— Марго! — крикнул он с порога. — Тебя,наконец, ограбили, черт побери!

В ответ — шум льющейся воды в ванной на втором этаже:слониха принимает душ…

Он запер входную дверь, снес в свою келью в подвале тубу схолстами, поднялся в кухню и включил чайник…

Вскоре иссякли наверху водопады, хлопнула дверь ванной ивниз по лестнице протопала Марго.

— Лёня, ты?

Она показалась в дверях: банный халат нараспашку, волныжировых барханов, нависающих над глиняными столпами колосса, — и это, воляваша, мощное художественное впечатление…

— Господи! — гаркнула она, запахиваясь. —Откуда ты свалился, бесстыдник!

— Марго… — Он невозмутимо засыпал в турку кофе,залил кипятком и поставил на малый огонек. — Не смущайся, ты великолепна,как цунами… А я тут проходил мимо и решил забежать на огонек — даром, что ли,дверь открыта.

— Кордовин! — она уселась за стол, оперлась нанего локтями, уставилась на Захара. — Что случилось? И не морочь меня: этоне в твоих правилах — сваливаться на голову. От кого ты бежишь?

Он усмехнулся.

— Ты проницательна, детка…

Минуты три молча стерег кофе, и Марго так же молча ждала отнего объяснений.

Наконец он снял турку с огня, неторопливо выбрал на полкесвою любимую чашечку — из сувенирного киоска Прадо, с белобрысой и пухлощекойпринцессой Маргаритой, — слил в нее кофе и сел напротив Марго.

— Только не пугайся, ладно? Тебя вся эта чушь некоснется. Я влип в некую историю, и сейчас думаю — как из нее выбираться…Погоди-ка, Марго. Помолчи, ради бога… Вот что я хотел сказать: пока то да сё,пока я буду крутиться-разбираться, ты должна кое-что провернуть. — Онласково и властно ей улыбнулся, наклонился через стол и ободряюще потрепал еепо руке.

— Слышишь, Марго? Все будет отлично. Там, внизу, в тубетри холста. В ближайшие дни ты натянешь их на подрамники, оденешь в приличные —приличные, а не помпезные — рамы и повезешь в Цюрих, к Софии Боборыкиной. Пустькнягиня повесит их в сигарной комнате отеля. Это ознакомительная, объявительнаяакция… Три великолепных пейзажа. Цены тебе неизвестны, принадлежат некоемуколлекционеру, который охотится именно за оставшимися полотнами этого автора.Художница — круга Ларионова и Гончаровой, и стремительно поднимается в цене. Вале?

— Зачем? — тревожно спросила Марго. — Если тыне собираешься их продавать, на фига весь этот цирк?