— Знаете… — не очень уверенно проговорила Наташа. — Я вот общалась с вашими детьми и вспоминала графиню Сторн…

— Хм… Нашла кого вспоминать.

— Напрасно вы так. Она действительно очень умна. Жаль, не сумела найти себя… Но я не об этом. В общем, я подумала, что как порой везет людям, которые сумели найти себе… пару, сподвижников, единомышленников… тут не в название суть. Просто они не одни… даже на самой вершине.

— Да? — Император явно удивился, вид дно вспомнил тот давний разговор.

— Да. Хочу вам кое-что показать… и подарить. Не от Призванной, гражданки Моригатской республики, тут все по протоколу, с утверждением сенатской комиссией подарков, нужных слов, даже список был кому и что дарить.

Император хмыкнул и загнул несколько пальцев на руке.

— Это я посчитал сколько правил этикета ты сейчас нарушила. Но продолжай, мне это даже нравится. Знаешь, если бы кто из жителей империи посмел со мной разговаривать так же, как ты, вот клянусь богами, приблизил бы к себе моментально. Просто, чтобы иметь возможность поговорить по-человечески.

— О… эм… извините…

— За что? — удивленно поднял брови император.

— На всякий случай, — от растерянности пробормотала девочка.

Императора расхохотался.

— Ладно, принял твои извинения… на всякий случай. Так что хотела сказать?

— Ну просто подарить хотела одну вещь… От Наталья Астаховой.

— Надо же… ну пойдем, посмотрим. Полагаю, ты именно этот подарок рисовала в выпрошенном зале?

Наташа нервно кивнула и зашагала следом за императором. В зале она первая подошла к мольберту, накрытому занавеской. Вдвоем они подошли к картине. Император вопросительно посмотрел на девочку. Та, немного нервным движением сорвала занавеску и отошла в сторону. Император чуть приблизился, глянул и застыл. Стоял около минуты, разглядывая картину. Повернулся к Наташе, заметил, как нервно она теребит края камзола. Снова глянул на картину, на девочку.

— Я понял, что ты хотела мне сказать, — очень тихо проговорил он. Так тихо, что Наташе пришлось напрягаться, чтобы расслышать его. — На какой бы вершине я не стоял, но рядом всегда есть те, на кого могу опереться и положиться… Я не один…

Наташа усиленно закивала.

— Да! Я об этом много думала после этого дела. А когда увидела, как вы общаетесь с детьми и женой, тогда и возникла идея этой картины. Я, конечно, не профессионал, только любитель…

— Да, — уже более громко кивнул император. — Ты любитель. Я достаточно разбираюсь в живописи, чтобы понять это. И я видел работы настоящих художников. Могу показать, где ты малость ошиблась в цветах, где неуверенно провела линии, где нарушены немного пропорции… Но знаешь… Если бы ты эту картину не дарила, а предложила купить, назначив открытую цену… я бы не колеблясь выложил бы за нее тысячи две, а то и две с половиной… Чтобы ты понимала, те великие художники, которым я давал заказы, считали огромной удачей, когда получали от меня девятьсот динаров.

— А? — Наташа откровенно растерялась. На ее взгляд рисунок был хоть и не совсем на любительском уровне, но… смешно же сравнивать с картинами настоящих художников!

— Удивлена? Просто знаешь… вот посмотрел на твою картину и понял, что не хватало в тех… жизни… души… Величайшее мастерство… за которым просто в правильном порядке размазаны по холсту краски. Услада для глаз, не более. С другой стороны, твоя картина… Много ошибок, но… я их стал замечать только после того, как сумел оторваться от полотна. Твоя картина полна жизни… Спасибо, Наташа. Этот подарок для меня намного ценнее всех тех шахмат из драгоценных камней и металлов…

— Ох… я боялась, что вам не понравится… Альда вообще говорит, что этим подарком я нарушила четыре правила этикета.

— Знаешь… А пошел этот этикет в ж…

Шокированная Наташа уставилась на смеющегося императора, который вдруг разом превратился не в могущественного правителя великой империи, а озорного мальчишку. Моргнула. Для верности протерла уши, чем вызвала новый взрыв смеха императора.

— Все-таки жаль, что ты уезжаешь. Без тебя будет так скучно. И дети будут скучать. Но… не буду просить тебя остаться хотя бы ради тебя. Здесь тебя либо сожрут, либо превратят в подобие тех гиен, что постоянно кружат возле трона. И знаешь, что я сделаю? — Император еще раз глянул на картину. — Приглашу лучших художников и заставлю их сделать с нее копии. Полные. И лучшую из них повешу в гостевых покоях. А вот твоя картина исключительно для моего личного кабинета… Да, там ей самое место… Когда будет тяжело, буду смотреть на нее и заряжаться этой теплотой от нее… Еще раз спасибо.

— Ну… да… вы же понимаете, что я не…

— Идем, Призванная, — усмехнулся император. — Меня не простят, если эту последнюю ночь в империи ты не расскажешь детям еще одну историю своего мира. И да, пошлю сюда гвардейца, пусть охраняют картину…

Скоро затихли звуки шагов, в зале установилась тишина… Осталось незакрытой полотно на мольберте… В центре картины стоял император… без короны, но поза, взгляд… даже на картине ощущалось это величие и одновременно тяжесть власти, слева от императора стоял Арест, который полностью копировал позу отца, но… если от императора ощущалось величие, то Арест был… забавным. Не смешным, а именно забавным, как любой ребенок, подражающий взрослому. Горделивый взгляд, отлет руки, грудь колесом, но все немного… чересчур. Чуть позади старшего брата, скрестив руки на груди, крайне неодобрительно смотрел на него Дориан, казалось, еще миг и можно будет услышать его голос: «Опять этот выпендривается, ну когда же он станет серьезным?» Леора стояла с другой стороны отца, чуть повернувшись боком, она правой рукой что-то старательно прятала за спиной, явно опасаясь, что отец заметит эту вещь, но предательски выглядывающая из-за ее плеча рукоять то ли короткого меча, то ли длинного кинжала выдавала проказницу с головой. В глазах бесенята от предвкушения чего-то занятного, радостного или интересного. При этом за ухо у нее было воткнуто потрепанное перо, под мышкой другой руки зажата книга, на обложке которой явственно можно было разглядеть очертания рыцаря. Так, обычно иллюстрировали рыцарские романы.

Императрица располагалась чуть в стороне в кресле за небольшим столом, на котором были отложены пяльцы с вышиванием. Сейчас же она, сложив руки на коленях, с умилением и некоторой гордостью разглядывала семейство, которые словно позировали неизвестному художнику. Только тот, вопреки всем обычаям и канонам, не заставил их принимать определенные позы и застывать в них. Художник словно поймал мгновение, когда каждый на портрете был самим собой и это мгновение запечатлел. А потом собрал всех вместе… одной семьей… счастливой семьей.

[1] Англичане Орлеан не взяли,