До Кореи он уже добрался, и каждый день, когда планета подставляет солнечным лучам своё восточное полушарие, свет пробирается в спальню Нам Туена и в спальню его жены, расположенную чуть дальше по коридору; он забирается в дома десятков миллионов корейцев, а они встречают его на улицах, спеша на работу, или в офисах, где он мешает сосредоточиться и отсвечивает на мониторах.

Его лучи играют в зеркальных окнах небоскрёбов, вознёсшихся над Пхеньяном; лучи говорят «добрый день» десяткам тысяч мигрантов со всех концов света, приехавших на север Кореи и получивших здесь работу и жильё; лучи плутают по закоулкам пешеходных зон и проносятся мимо машин, стоящих в пробках на подъездах к городу, они озаряют хмурые лица опаздывающих водителей.

Сознание Нам Туена было чистым, как простыня, на которой он лежал, и он без труда заполнял воображение этими картинами. Он видел, как по улицам Пхеньяна спешат велосипедисты и мамы ведут детей в школы; видел, как устанавливают рекламные щиты, как движутся поезда метро.

«Вся страна уже давно проснулась и принялась за дела, — отчитал себя Нам Туен, — только ты, кто должен быть им всем примером, до сих пор отдыхаешь, хотя полон сил и чувствуешь себя великолепно».

Нам Туен выспался. Это стоило дорого, он прошёл долгий и сложный путь, но на пятьдесят восьмом году жизни стал наконец-то чувствовать себя хорошо — легко засыпать и быстро просыпаться, бодро вставать и начинать день с улыбки. Говорят, никто не молодеет. Нам Туен был готов с этим поспорить. Силы переполняли его, молодость вернулась к нему, и он ощущал это острее, встречаясь с детьми.

Нам Ену в этом году исполнилось тридцать пять, он жил в Пекине и работал в центральном офисе компании «Шугуан», занимаясь подготовкой дорогостоящей международной экспедиции на спутник Юпитера — Европу. Дочка вышла замуж за китайского дипломата и теперь жила в Нью-Йорке, вернувшись в Америку после пятнадцати лет на родине.

Жена Нам Туена жила вместе с ним в Пхеньяне, занимаясь благотворительностью и частенько наведываясь на политические тусовки в Сеул — в конце концов, это была всё та же двадцатилетняя студентка Пекинского университета, влюбившаяся в юного революционера. Тогда он протянул ей свою руку и увлёк за собой в мир настоящей страсти и бурной любви — в мир, который оказался куда злее и безжалостнее, чем она могла себе представить, — но всё-таки привёл, на шестом десятке прожитых на земле лет, куда обещал. И выполнил все обещания.

У него затекла нога, но иголочки онемения, распространившиеся от пальцев до колена, оказались приятны. Нам Туен невольно улыбнулся. Его ждал полный забот день, но какое счастье, подумал он, осознавать, что главное дело жизни уже сделано, и сделано успешно. Остались мелочи — и утром можно понежиться в постели, наслаждаясь отдыхом, и знать, что мир не рухнет без тебя, и всё будет идти своим чередом независимо от нескольких минут твоего опоздания.

Нам Туен потянулся, потёр ногу и поднялся с кровати. День начинался хорошо.

Он зашёл в ванную, неторопливо принял душ и проглотил приготовленные для него таблетки. Потом спустился вниз, в спортзал, где встал на беговую дорожку и побежал отведённые врачом десять километров. Пожалуй, первый раз в жизни он бежал эти проклятые десять километров в благостном расположении духа, подгоняемый мыслями о сегодняшнем вечере — в графике, который только что прислал ему Тао Гофэн, весь день был заполнен совещаниями, но в семь часов вечера Нам Туен собирался прервать дела государственной важности и приехать на торжественное открытие театра имени Ким Джи Ха.

Его только что построили — прямо напротив Рюгёна появилось кубическое здание театра с двумя малыми и одной большой, как концертный зал, сценой. Нам Туен недавно проезжал мимо и видел, что стены здания занавешены громадными светло-коричневыми полотнами с огромными чёрными иероглифами: на его вкус, это было красиво, особенно в сочетании со строгим декором и деревянным настилом, предварявшим вход.

Нам Туен отказался выступать на церемонии открытия, предоставив это право министру культуры Кореи и специально прибывшему министру культуры Китая, в тесном контакте и при поддержке которого строился театр. Список приглашённых включал в себя множество звёзд первой величины со всех концов света — и большинство из них сейчас уже поселились в Рюгёне, готовя вечерние наряды и восхищаясь изменениями, произошедшими со страной.

После официальной части состоится премьера оперы по мотивам баллады «Чан Ир Там» Ким Джи Ха: партию Иисуса Христа будет исполнять ведущий баритон из Оперного театра Сеула. Некоторые христианские организации выразили публичный протест против этой постановки, но Папа Римский Иннокентий XIV направил приветствие авторам и извинился, что дела не позволяют ему присутствовать лично. Нам Туен этому был только рад — визит Папы Римского ещё сильнее усложнил бы жизнь города и лично Нам Туена, желавшего просто-напросто сходить в оперу.

Сколько лет он не бывал в театре? Шесть? Десять? Или все тридцать, и последний раз он сидел среди богемы и слушал арии ещё до того, как его скрутили по рукам и ногам, вышибли из него дух и привезли на острова Блонд…

Нам Туен перехватил поручни беговой дорожки вспотевшими ладонями и посмотрел на счётчик. Осталось четыре с половиной километра. Половину дороги он прожил. Как и половину жизни.

На стене перед беговой дорожкой висел монитор, и Нам Туен, коротая оставшееся время, запустил на нём подборку новостей.

Одной из первых шла запись вчерашнего интервью Фань Куаня сетевому каналу «АЗИЯ+». На фоне небоскрёбов, столпами света в ночи отражавшимися в тёмной бухте Виктории, бывший председатель КНР излагал свой взгляд на ситуацию вокруг Пакистана и «Исламского возрождения».

Его чёрная шевелюра, зачёсанная назад, как львиная грива, ничуть не поседела — Нам Туен не мог разглядеть ни одного седого волоска, помимо хорошо знакомой седины на висках, и очень сомневался, что дело в компьютерной коррекции изображения. Да, морщины проступили на лице, но его осанка не изменилась, и на выставленной напоказ широкой груди красовался фиолетовый в мелкую зелёную крапинку шейный платок.

— У нас было правило, — говорил Фань Куань, — его сформулировал министр иностранных дел Ван Шэнли: политика и религия не должны пересекаться. На этом основании мы и пытались строить отношения с партнёрами из мусульманских стран, проявляя максимальную степень уважения к их вере.

— То, с чем не справляется правительство президента Цзи? — спросила ведущая.

— Но при этом мы всегда подчёркивали, что будем вести беспощадную войну с религиозным экстремизмом, — не ответил на вопрос Фань Куань. — Когда я занимался реформой Министерства общественной безопасности…

— Его уже тогда возглавлял Цзи Киу?

— Да, — кивнул Фань Куань, — поднимался вопрос о закрытии специальных тюрем, и министр Цзи Киу резко возражал.

— Ведь тюрьмы так и не были закрыты?

— Совершенно верно, потому что я полностью поддержал министра Цзи Киу, — сказал Фань Куань. — Так или иначе, исламский терроризм представлял серьёзную угрозу, и мы работали с партнёрами из мусульманских стран и вели совместную борьбу, надо сказать, довольно продуктивную.