Марк спешно возвращается в кухню, хотя ранее уже успел обследовать ее, и старается восстановить в памяти снимок из архива фотоматериалов с мест преступлений. Так, убитая девушка сидела с одной стороны неубранного обеденного стола, а парень лежал на полу по другую его сторону. Впрочем, не это важно сейчас – его занимает дверь на заднем плане фотографии. Тогда он подумал, что она, наверное, и ведет в подвал, где были найдены тело Мариуса Ларсена и близнецы. Однако помещение полностью перепланировано, и в девственной новизне интерьера, напоминающего кухонный уголок в ИКЕА, все ему незнакомо. Даже стены теперь располагаются по-иному. В центре стоит еще не использовавшаяся большая варочная плита с шестью газовыми горелками и хромированной вытяжкой над нею. А по сторонам от нее – американский холодильник, два двустворчатых кухонных шкафа, фарфоровая мойка, стиральная машина и большой духовой шкаф с еще не убранной с дверного стекла фольгой. Никакой двери не видно, тем паче ведущей в подвал, только небольшой проход в подсобное помещение.

Хесс торопливо возвращается в прихожую, бросает взгляд на верх лестницы и заглядывает под нее в надежде отыскать люк или дверь в подвал, но не находит ни того ни другого. Он уже готов поверить в шальную мысль, что подвала в доме теперь вообще нет. Что Генц, или как он там еще себя называет, давным-давно залил его бетоном, чтобы тот больше не напоминал ему о произошедшем тогда, когда они здесь жили…

Внезапно откуда-то издалека доносятся звуки, как будто от ударов. Хесс замирает и вслушивается, но определить, что это за звуки, не может. Как и понять, откуда они доносятся. Ведь в поле его зрения ничего не происходит, только снежинки падают во дворе в свете наружных светильников. Хесс быстрым шагом возвращается в кухню, на сей раз собираясь обследовать подсобное помещение, а потом, пройдя через дверь подсобки и другую часть дома, посмотреть, нет ли там каких-либо окон, спусков или иного, что могло бы ответить на вопрос, есть ли в здании подвал. Однако, миновав варочную плиту, Хесс останавливается. Его посещает простая мысль. Марк подходит к первому из двух белых двустворчатых шкафов, стоящих примерно в том месте, где, как он помнит по старой фотографии, находилась дверь в подвал. Открывает обе створки, но ничего, кроме пустых полок, там не находит. Тогда Хесс открывает дверцы стоящего рядом второго шкафа – и сразу видит белую дверную ручку. Полки и задняя стенка сняты, и в глубине просматриваются очертания тяжелой белой металлической двери в стене самой кухни. Хесс входит в пустой шкаф, нажимает на ручку, дверь открывается в другую сторону, и за ней оказывается спуск.

Резкий белый свет освещает пол у нижнего конца примерно трехметровой бетонной лестницы. Хесс вспоминает, до чего же он ненавидит подвалы. Подвал в Парке Одина, в гараже Лауры Кьер, в Урбанпланен, в отделе полиции в Вордингборге, а теперь вот и этот… Он снимает пистолет с предохранителя и ступенька за ступенькой начинает спускаться вниз, сконцентрировав внимание на участке пола возле лестницы. Спустившись на пять ступенек, останавливается, наткнувшись на кучу каких-то клейких скомканных пластиковых предметов. Ткнув пистолетом в кучу, догадывается, что это голубые бахилы, которые они с коллегами надевают на обувь, когда обследуют место преступления. Только вот эти бахилы уже были в употреблении, и все они заляпаны кровью. А на следующих ступеньках видны ведущие наверх кровавые следы, и заканчиваются они возле кучи бахил. Смысл увиденного мгновенно доходит до него. Он резко оборачивается, бросает взгляд наверх и видит стоящую в дверях фигуру. И, точно маятник, чуть ли не с шумом разрезая воздух, в него летит топор. Хесс успевает лишь вспомнить убитого инспектора Мариуса Ларсена – и получает удар в голову.

Подвал в доме его бабки по отцу был сырой, с пятнами плесени на необработанных стенах, с неровным каменным полом. Его весьма скудно освещали голые лампочки без абажуров в старых фарфоровых патронах черного цвета, свисавших с потолка на проводах с размочаленной тряпичной изоляцией. В том таинственном мире со странными помещениями и проходами царили беспорядок и неразбериха, и этот мир разительно отличался от того, что существовал наверху, за разделявшей этажи дверью.

На первом преобладали желтоватые тона. Тяжелая мебель, обои в цветах, оштукатуренный потолок, гардины – все, даже вонь бабкиных серут[58], было желтоватого оттенка. Красивая пирамидка пепла высилась в этернитовой плошке возле набивного садового стула, на котором бабка сидела в гостиной вплоть до того дня, когда ее буквально вынесли на руках к машине и отправили в интернат для престарелых. Хесс ненавидел бывать у нее, но в подвале было еще хуже, чем наверху. Там тебе ни окон, ни воздуха, никакого выхода – только шаткая лесенка, по которой он зигзагообразно поднимался в настигавшей его снизу темноте, когда возвращался из подпола с еще одной бутылкой и ставил ее потом на маленькую тумбочку возле бабкиного садового стула.

Вот точно с таким же ощущением подступающей к горлу тошноты и грозящей охватить его паники, как тогда, в детстве, Хесс очухался в подвале «Каштановой усадьбы». Кто-то жестко бьет его по лицу, и он чувствует, как кровь заливает лицо.

– Кто знает, что ты здесь? Отвечай!

Хесс полулежит на полу, прислонившись спиной к стене. А пощечинами одаривает его Генц. Он в белом пластиковом халате, и только глаза его видны между закрывающей рот забрызганной кровью маской и голубой шапочкой на голове. Защититься от пощечин Хесс не может, так как руки у него связаны за спиной чем-то вроде клейкого тейпа.

– Никто…

– Приложи сюда палец. Или я отрежу его. Давай действуй!

От толчка Генца Хесс валится, точно куль. Генц склоняется над ним.

Прижимаясь щекой к подкладке, Марк оглядывается в поисках своего пистолета, но тот валяется в нескольких метрах от него. Генц прижимает большой палец Хесса подушечкой к кнопке «touch» на мобильном телефоне. Не отрывая взгляда от дисплея, поднимается, и Хесс видит что у него в руке его мобильник. Он знает, что сейчас последует вспышка гнева, и старается соответствующим образом подготовиться к ней. Однако удар ногой по голове оказывается столь силен, что Хесс едва не теряет сознание вновь.

– Ты звонил Нюландеру девять минут назад. Наверное, еще из машины, когда остановился во дворе.

– А, да, точно… Совсем забыл.

Следует еще один удар в голову, почти в то же место, что и первый, и на сей раз Хессу приходится выплюнуть сгусток крови, чтобы не задохнуться. Он говорит сам себе, что время для шуток прошло, однако сообщенные Генцем сведения ему явно пригодятся. Так, если он подъехал к усадьбе и, опознав машину Розы Хартунг, позвонил Нюландеру девять минут назад, то уже очень скоро Бринк и экипажи быстрого реагирования из Вордингборга будут здесь. Если, конечно, снежные заносы их не задержат.

Хесс снова сплевывает и на сей раз замечает, что в лужице у него под ногами не его кровь. Он прослеживает, откуда она течет, и видит открытую рану на свисающей с операционного стола руке. На нем лежит недвижное тело Розы Хартунг; на левой руке у нее, в том месте, где раньше была кисть, размещены пластмассовые хирургические зажимы, препятствующие кровотечению. Да и на правой руке у нее вроде бы тоже глубокий надрез; впрочем, под нею поставлено синее ведерко. Хесс с трудом различает его содержимое и едва сдерживает приступ тошноты.