– Ты, конечно, была всего-навсего маленькая невинная девочка и не умела еще в полной мере откладывать свои потребности. Но так или иначе, ты раздула из мухи слона, и всякий раз, когда ты как министр выступала в защиту несчастных детей, я по твоему самодовольному виду понимал, что ты ту историю благополучно забыла.

Роза заходится в крике. Она хочет сказать, что это не так, но на самом деле дико воет. И краем глаза видит, что вместо стержня он достает какой-то предмет из переднего углубления в чемоданчике.

– С другой стороны, ты бы очень легко отделалась, если б я тебя просто убил. А мне надо было показать тебе, какие страдания ты сама причинила другим, вот только не знал, как это сделать. До тех пор, пока не выяснил, что у тебя есть дочь, да еще примерно того же возраста, как и мы с сестрой в те давние времена. И тогда у меня созрел план. Я стал изучать вашу жизнь, ваши привычки; прежде всего, разумеется, выяснил, чем увлекается Кристине. А девочка она не шибко резвая, достаточно обыкновенная, можно сказать, типичное изнеженное дитя состоятельных родителей. И мне не составило труда вычислить ее распорядок дня и разработать план действий. Оставалось только дождаться осени… Да, кстати, это ты научила ее делать каштановых человечков?

Роза пытается сориентироваться. В поле ее зрения нет ни окон, ни лестниц, ни дверей, и все же она не прекращает кричать. И хотя рот все так же зажат кожаным ремнем, голос ее тем не менее заполняет все помещение. Это придает ей силы, и она продолжает извиваться из стороны в сторону, пытаясь высвободить руки и ноги из кожаного плена. Но когда силы все-таки покидают ее, Роза вдруг обнаруживает, что он стоит рядом с ней и возится с каким-то инструментом.

– Я с таким удовольствием наблюдал, как они с подружкой продавали фигурки у дороги… Мне даже виделась в этом какая-то своя поэзия, хотя я и не знал сперва, как это обстоятельство может мне помочь. Я переждал пару дней, а потом – далеко не в первый раз – поехал за ней после ее тренировки в спортзале. Всего в двух улицах от вашего дома остановил ее, спросил, как мне проехать к Ратушной площади, и мне удалось затащить Кристине в пикап, где я анестезировал ее. Велосипед и сумку я оставил в лесопарке, чтобы полиции было чем заняться, а сам, разумеется, оттуда уехал вместе с Кристине. Надо отдать тебе должное: дочка у тебя весьма воспитанная. Она очень доверчива и дружелюбна, и поверь мне, такими бывают только дети хороших родителей…

Роза плачет. Грудь ее вздымается и опадает в такт рыданиям, которые она не в силах сдержать. Ее одолевает мысль, что вовсе не случайно она оказалась здесь, на операционном столе. Роза чувствует себя виноватой и заслуживающей такого наказания. Как бы там ни было, она не доглядела за своей малышкой, не уберегла ее…

– Ну вот… Как ни смешно, но в нашей истории четыре главы, и первую мы уже закончили. Теперь сделаем перерыв, а потом продолжим. Идет?

Услышав скрежещущие звуки, Роза старается повернуть голову в сторону своего мучителя. В руках у него инструмент из стали или алюминия. Величиной он, может быть, с утюг. У него две ручки, металлический экран и направляющая шина с грубыми швами кустарной сварки. Роза не сразу понимает, что звуки эти издает вращающееся полотно электропилы, расположенное в передней части инструмента. До нее вдруг доходит, почему ноги и руки ее затянуты ремнями и свисают с операционного стола. Пила касается ее руки в районе пястной кости – и Роза снова срывается в крик.

* * *

– С тобой все о’кей? Ты меня слышишь?

Роза слышит вопрос. Перед глазами у нее мелькают пятна яркого белого света. Она пытается сориентироваться и воскресить в памяти все произошедшее до того, как потеряла сознание. На миг она чувствует облегчение, оттого что не случилось чего-то еще более ужасного, но тут замечает, что левая рука потеряла чувствительность. Она смотрит в ту сторону, и ее охватывает паника. Лабораторные зажимы из черного пластика сдерживают кровь из открытой раны в том месте, где прежде была ее левая кисть. А на полу в синем ведерке она различает кончики пальцев.

– Вторая глава начинается здесь, в подвале. Когда вы наконец-то сообразили, что произошло неладное, мы с Кристине уже прибыли сюда, – доносится до нее его голос.

С инструментом и синим ведерком в руках он становится справа от стола. Его белый халат с одной стороны забрызган кровью, ее кровью, вплоть до самого плеча и маски, скрывающей его рот. Роза снова корчится в попытках высвободить руки и ноги.

– Я знал, что ее исчезновение поставит всю страну на уши, и хорошо подготовился. Подвал тогда выглядел совсем не так, как сейчас. Я устроил все так, что даже если б кто-то вошел в дом, он его не обнаружил бы. Кристине была, разумеется, ошеломлена, когда очнулась уже здесь, в подвале. Хотя, наверное, лучше сказать «напугана». Я постарался объяснить ей, что мне пришлось сделать надрез на ее маленькой тонкой ручке, так как ее ДНК была нужна мне, чтобы направить полицию по ложному следу, и она довольно мужественно это восприняла. Правда, к сожалению, ей очень много времени пришлось проводить в одиночестве – у меня ведь работа в Копенгагене. Ты, наверное, хочешь узнать, как она себя здесь ощущала. Скучала ли, боялась ли… Сказать честно, она и скучала, и боялась. Умоляла отправить ее к вам. Это было так трогательно, но ничто не длится вечно, и когда где-то через месяц шумиха улеглась, нам пришла пора расстаться.

Рассказ его доставляет ей больше страданий, нежели боль в руке. Роза рыдает и чувствует, что грудная клетка у нее вот-вот разорвется.

– Это была вторая глава. А теперь мы снова устроим перерыв. Ты побудешь без сознания не дольше, чем в первый раз, – ведь у меня, как бы там ни было, не целый день впереди.

Он ставит синее ведерко под ее правую руку. Роза умоляет его прекратить, но вместо слов произносит какие-то нечленораздельные звуки. Инструмент снова жужжит, полотно пилы приходит в движение, и когда оно опускается на ее запястье, Роза опять заходится в крике. Тело ее выгибается в сторону потолка, когда, скользнув по косточке, пила попадает во впадинку и врезается в мякоть. Боль безумная, и она не проходит, хотя инструмент перестает жужжать и вращаться. Слабые крики Розы перекрывают завывания противоугонной сигнализации, и именно эти звуки заставляют его прекратить операцию. Не выпуская из рук пилы, он поворачивается к мониторам на противоположной стене. Роза тоже старается взглянуть на них. На одном из них угадывается какое-то движение – и она понимает, что на мониторы транслируется изображение с камер наружного наблюдения. В кадр попадает какой-то далекий объект, может быть, автомобиль. И это последнее, о чем она подумала, прежде чем опять наступил мрак.

От напряжения кровотечение из раны на голове не прекращается, и кровь заливает лицо Тули́н. Чтобы не случился обморок, ей приходится глубоко втягивать в себя воздух. Голова у нее обмотана клейкой лентой так небрежно, что дышать она может только одной ноздрей, но руки у нее связаны, и сорвать ленту она не имеет возможности. Тули́н лежит на боку в багажнике в кромешной темноте и, слегка отдышавшись, снова упирается коленями в то место, где, по ее преположению, находится замок. Все мышцы у нее напряжены, затылком и плечами она упирается в переднюю стенку. Не оставляя усилий, вновь и вновь жмет на замок, а из носа у нее текут сопли пополам с кровью. Замок, однако, не поддается. Зато какой-то шурупчик больно врезается в ссадину под коленкой. От недостатка воздуха силы быстро покидают ее, и она сдается, прекращает борьбу с замком и судорожно втягивает в себя воздух.