Вот уж точно. Крысы спешно покидают корабль, даже выживший из ума сенатор от Колорадо Питер Доминик, рупор республиканцев, менее двух лет назад номинировавший Никсона на Нобелевскую премию мира, счел «горестной новостью» это сделанное в последний момент признание президента в своей причастности к Уотергейтскому укрывательству.

Ричарду Никсону недолго осталось барахтаться, и это не слишком «горестная новость» для многих, вот только изгнание дешевого гада должно произойти здесь, в Вашингтоне, и займет остаток нашего лета.

«День прожить, возлюбленный Иисус, о большем я не прошу…»

А теперь песня «Compton Brothers» про «…когда кончилось вино, а в музавтомате вышли все песни…»

Господи, нужно еще льда и виски. Налить в мешок воды и высосать жижу со дна. Дождь все хлещет в окно, предрассветное небо еще черно, в номере сыро и холодно. Как, черт побери, включается отопление? Почему моя кровать завалена газетными вырезками и переплетенными подборками стенограмм слушаний по импичменту Никсона?

Ох… безумие, безумие. В такой день даже перспектива падения Ричарда Никсона меня не заводит. Гребаная дрянная погодка.

В такой же вот день давным-давно я напевал себе под нос на мосту в Луисвилле, Кентукки, в старом «шеви» с тремя-четырьмя славными парнями, которые работали со мной на фабрике мебели в Джефферсонвилле, Индиана. Шины шипели на мокром асфальте, дворники метались взад-вперед на утреннем дожде, а мы с пакетами ланча подпевали кантри из радио, когда кто-то вдруг сказал:

– Господи Иисусе, мы что, в такой день работать будем? Да мы, наверно, совсем рехнулись. В такой день надо валяться с хорошей бабой в теплой постели, и пусть по жестяной крыше барабанит дождь, а у кровати бутылка хорошего виски.

«Дай мне побыть в твоем утре, дай мне побыть в твоей ночи… Дай мне быть рядом, когда я тебе нужен… и сделать все, как надо…»

Эх, неотвязный хонки-тонк… Похоже, меня одолевает тоска по тому сну про жестяную крышу, ливень, про то, как валяешься с телкой, а дверь заперта на большой железный болт, кокон теплой постели, и связь с внешним миром оборвана, кроме как по дешевому – за четырнадцать девяносто пять – радио, которое воет «Чую крысу» и «Дикая сторона жизни».

Погода нелетная. И Национальный, и Даллас «закрыты до полудня». И все равно я хватаю трубку и требую сделать мне билет в Колорадо. Плевать на погоду…

Женщина, взявшая трубку «Юнайтед эйрлайнс», пообещала «улучшение погоды» после полудня и, мол, на рейс 16:40 на Денвер уйма мест.

– Чудесно, – отозвался я. – Но мне нужно место первого класса в салоне для курящих.

– Посмотрю, что можно сделать, – сказала она и пару минут спустя вернулась с дурными новостями: – В курящем все места заняты, сэр, но если для вас не так важно…

– Так важно. Я должен курить. Я на этом настаиваю. Она проверила еще раз, на сей раз с лучшим результатом.

– Думаю, мы откроем вам место, сэр. На какую фамилию?

– Нейдер, – сказал я. – Р. Нейдер.

– Как она пишется?

Я произнес по буквам, поставил будильник на два и заснул на диване во все тех же мокрых плавках. После двух месяцев Процесса об Импичменте Никсона нервы у меня были на пределе от постоянных пререканий, раздраженной враждебности бесполезных брифингов для прессы по утрам в Белом доме и долгих потных дней бесцельного брожения по коридорам офисного здания Рейберна на Капитолийском холме в ожидании крупиц мудрости от любых двух-трех из тех тридцати восьми незадачливых конгрессменов в судебной комиссии, кто заслушивал показания по маловероятному импичменту Ричарда Никсона.

Жутковатый вышел спектакль: вся империя Никсона, еще два года назад казавшаяся неуязвимой, прямо у нас на глазах разваливалась под собственным гнилым весом. Нельзя отрицать, что это сенсация огромного и исторического масштаба, но освещать ее изо дня в день было настолько унизительно скучно, что трудно было сосредоточиться на том, что происходило на самом деле. Это была сенсация не для журналистов, а для юристов.

* * *

На самолет я так и не попал. Около полудня меня вырвали из сна уханье в дверь и голос, который орал:

– Просыпайся, черт побери, весь город на ушах, сукин сын сломался, он уходит.

«Нет! – подумал я. – Только не сейчас. Я слишком слаб, мне не справиться».

Из-за гребаных слухов я почти неделю круглые сутки лихорадочно мотался по Вашингтону и, когда наконец свершилось, был совершенно без сил. Глаза у меня заплыли от отравления хлоркой, и когда я попытался встать, чтобы открыть дверь, то едва не сломал оба колена. Я заснул в кедах на резиновой подошве, которые заклинило простыней в изножий кровати так прочно, что первой моей мыслью было: «Меня привязали!»

Ревущий голос за дверью принадлежал Крейгу Веттеру, тоже автору Rolling Stone, который вот уже две недели старался связаться со священником Никсона. Но и со священником теперь было покончено, и город сходил с ума. Один репортер Washington Post сказал, что никогда не видел такой лихорадки в отделе новостей, даже когда убили Джона Кеннеди, даже во время кризиса с кубинскими ракетами. На Капитолийском холме преобладали слухи, что Никсон то ли выступил перед полной сессией Конгресса в 16:30, то ли готовится выступить с последним заявлением в 19:00 по всем трем телеканалам. Но звонок в пресс-отдел Белого дома прикончил оба слуха, хотя в газету сбежались репортеры, принесшие третий, совершенно иной: то ли Зиглер, то ли сам Никсон сейчас спустятся ради какого-то заявления.

Шесть звонков выдали по меньшей мере еще шесть невероятных слухов. Каждый коммутатор в городе, хотя бы как-то связанный с журналистикой или политикой, был наглухо занят и бесполезен. Позже вечером был занят даже главный коммутатор Белого дома, даже личные секретари из-за хаоса сняли трубки.

Около 13:30 в среду я наконец дозвонился Марти Нолану в пресс-центр Белого дома. Мы сравнили слухи и довольно быстро с ними расправились.

– Ерунда все это, – сказал Нолан, – нас просто водят за нос. Ничего серьезного он не сделает. А мы все – из-за крошечного шанса, вдруг он что-то придумает, не решаемся покинуть гребаный каземат.

Я сам едва удержался от поездки туда, но, договорившись с Ноланом и еще шестью людьми на стратегических позициях в разных частях города, что они позвонят мне, как только начнет происходить что-нибудь интересное, решил, что лучше всего будет оттащить оба телевизора и радио на столик у бассейна и попросить все звонки переключать на телефон спасателя. Это оказалось наилучшим выходом: мы с Веттером создали довольно эффективный коммуникационный пост и следующие сорок восемь часов могли следить за безумием, не отходя от бассейна.

Зыбучий прилив накатывает на пляж

в Сан-Клементе… Зиглер везет известие

Боссу… Генерал Хейг и мешок

десятипенсовиков… Священник-сибарит

и полоумный раввин… Опять разговоры