Чтобы оправиться от коллапса такого масштаба, требуется около месяца и по меньшей мере еще год, чтобы избавиться от воспоминаний. Сравнить такое можно лишь с долгим-предолгим мгновением невыразимой печали, какую испытывает тонущий в те последние секунды, когда тело еще борется, но разум уже сдался, – ощущение полнейшего поражения и ясное его понимание, от чего последний миг перед утратой сознания кажется почти мирным. Спасение в такой момент гораздо болезненнее смерти в воде: с выздоровлением возвращаются ужасные воспоминания о том, как силился вдохнуть.

Именно такое чувство возникло у меня, когда Так разбудил меня в то утро сказать, что Форд даровал Никсону «полую и безоговорочную» амнистию. Я только что написал длинный и временами даже внятный анализ того, как Никсон сам загнал себя в угол и почему очевидно, что вскоре его привлекут к суду и вынесут обвинительный приговор за «помехи правосудию», а тогда Форд его помилует – по многим причинам, с которыми я не мог согласиться, но о которых Форд уже заявил так твердо, что нет смысла об этом спорить. Логику приговора, обрекающего Никсона на год в одной камере с Джоном Дином, было бы трудно опровергнуть как с юридической, так и с этической стороны, но к тому времени я уже достаточно хорошо разбирался в политике, чтобы понять, что Никсону придется признать себя виновным, скажем, в изнасиловании и убийстве сына республиканского сенатора, прежде чем Джеральд Форд даже задумается о том, чтобы позволить ему провести сколько-то дней за решеткой.

С этим я более-менее смирился. Приблизительно так же, как после полутора лет лихорадочной борьбы за устранение Никсона смирился с мыслью, что Джеральд Форд может делать практически все, что пожелает, лишь бы оставил меня в покое. Уже через несколько часов после отставки Никсона мой интерес к внутренней политике катастрофически увял.

Пять с половиной лет я смотрел, как банда гангстеров-фашистов обходится с Белым домом и механизмом федерального правительства в целом как с завоеванной империей, которую полагается грабить на потребу желаниям или капризам победителей, и перспектива безобидного, недалекого придурка вроде Джерри Форда с надзирающим за ним осторожным Конгрессом на два года или даже на шесть лет принесла желанное облегчение. Даже зловещее видение – вице-президенту Нельсону Рокфеллеру всего один шаг до президентского кресла – не слишком меня волновало.

После более десяти лет гражданской войны с Белым домом и всеми свиньями, которые там жили или работали, я был готов оправдать за недостатком доказательств обратного почти любого президента, который вел себя хоть сколько-нибудь по-человечески и у которого хватало здравого смысла не расхаживать на публике со свастикой на рукаве.

* * *

Кажется, я что-то подобное написал после ухода Никсона. Теперь оставалось по долгу службы исписать достаточно страниц, чтобы оправдать расходы, которые накопились, пока я гонялся за ним по всей стране и глядел, как он все глубже и глубже увязает в болоте собственных экскрементов. На ранних стадиях панихиды был несомненный кайф в том, чтобы смотреть, как Конгресс неохотно собирается на титаническую битву с Ричардом Никсоном и его личной армией «водопроводчиков», захвативших всю исполнительную ветвь власти.

Но к середине прошлого лета противостояние и раскрытие карт стало неизбежностью, и когда Никсон посмотрел в августе на балансовый отчет и увидел, что против него объединились и законодательная, и судебная ветви, то понял, что его дни сочтены.

9 августа он подал в отставку и двенадцать часов спустя уехал из Вашингтона в облаке позора. Ему пришел конец, в этом сомнений не было. Даже в самом ближайшем его окружении поговаривали, что под конец он был в состоянии опасной мании, а его прощальная речь перед аппаратом кабинета министров и Белого дома была настолько явным бредом, что мне стало его жаль. И когда вертолет унес его в изгнание в Калифорнию, почти видимая дрожь облегчения пронеслась по толпе на лужайке Белого дома, собравшейся посмотреть печальный спектакль его отбытия.

Никсон был в тридцати тысячах футов над Сент-Луисом на «борту 1», когда его избранный преемник Джеральд Форд принес присягу. Никсон лично выбрал Форда на замену Спиро Эгню, осужденному несколькими месяцами ранее за мошенничество с налогами и вымогательство. И сам Никсон перед уходом безмолвно признал свою вину в уголовном заговоре с целью препятствования правосудию.

Я уехал из Вашингтона на следующий день после присяги Форда, слишком усталый, чтобы испытывать что-либо, кроме маниакального облегчения, пока тащился через вестибюль Национального аэропорта с двустами фунтами расшифровок сенатских слушаний и слушаний судебной комиссии палаты представителей по Уотергейту, которые из-за вынужденной отставки Никсона разом отошли вдруг в область истории. Я не знал наверняка, зачем они мне нужны, но материалы всегда полезно иметь под рукой, и я считал, что после двух-трех месяцев сна, возможно, найду им применение.

Теперь, почти четыре недели спустя, чемодан с расшифровками все еще открыт возле моего стола. Теперь, когда Джеральд Форд даровал Никсону амнистию, столь полную, что ему никогда и ни за что не придется отвечать перед судом, кипы бумаги, которые, не уйди он в отставку, обеспечили бы его импичмент, начинают бередить мое любопытство.

Непритязательная музычка

и вожделенный сон… Постоянные свары,

бесполезные брифинги и вой под дверью…

«Американская политика никогда не будет прежней».

Сенатор Джордж Макговерн. Из речи о согласии баллотироваться в президенты. 13 июля 1972, Майами, Флорида

Еще один теплый вашингтонский ливень, в 4:33 жаркого утра среды, бьет каплями пота в мое окно. Двенадцать футов шириной и три высотой, высокий желтый глаз апартаментов редакции внутренней политики смотрит поверх гниющих крыш столицы нашей родины на скрытые за дождем и туманом беломраморный шпиль мемориала Джорджа Вашингтона и темный купол Капитолия. В соседнем номере из радио воет хиллбилли.

«… И, когда в Далласе полночь, я где-то на большом реактивнике… если бы только тебя понять, может, я справился бы с одиночеством…»

Непритязательная музычка и кварта «Дикой индюшки» на тумбочке, залит по гланды чем-то, что было в том мешке, который я купил сегодня в Джорджтауне, смотрю на гигантский заголовок во вчерашней Washington Post.

ПРЕЗИДЕНТ ПРИЗНАЕТ СВОЙ ОТКАЗ ВЫДАТЬ ИНФОРМАЦИЮ. ПЛЕНКИ ДОКАЗЫВАЮТ, ЧТО ОН САНКЦИОНИРОВАЛ УКРЫВАТЕЛЬСТВО

Каждые полчаса WXRA – радио дальнобойщиков в Александрии – выбалтывает все новые и новые мерзости о «быстро тающей» поддержке в палате общин и сенате. Все десять членов судебной комиссии, на прошлой неделе проголосовавших против импичмента по национальному телевидению, теперь официально изменили позицию и говорят, что намерены голосовать за импичмент, когда – или если – вопрос о нем будет выдвинут на голосование в палате общин 19 августа. Даже Барри Голдуотер намекнул (а после отрицал) корреспонденту UPI, дескать, Никсону следует уйти в отставку ради блага страны … а также ради блага Голдуотера и всей республиканской партии. "