У двери, ведущей в медпункт, он все же взял Дашку на руки.

– Теперь Дарья точно моя, – тихим, но довольным голосом сказал он.

– Если ты ее обидишь, тебе не жить, – так же тихо предупредил его я, чувствуя, как по лицу с волос, прилипших ко лбу, катятся капли.

– Как страшно.

– Хоть волос с ее головы упадет, тебе не жить.

Савицкий хотел ответить мне что-то, но не стал. Посмотрел в мое лицо и замолчал на полуслове. А потом просто занес Дашку в медпункт. На пороге он оглянулся и кивком головы велел убираться.

Мне пришлось уйти.

Я понимал, что он хочет сделать – хочет стать героем для Дашки. Затмить собой ее чувства ко мне. Но я не мог противиться ему. И мы оба это знали.

Я выбежал на улицу, снова оказавшись под ледяным дождем, и, когда загрохотал гром, закричал – громко, яростно, так, что на шее натянулись жилы. А потом упал на мокрую лавку, уронив голову, и впервые за много лет плакал от отчаяния и тоски по любви, которой больше не было. Сегодня было можно – слезы легко принять за капли дождя.

Я никогда не думал, что любовь может так сильно ранить. И никогда не думал, что детская влюбленность в Дашу Сергееву станет настоящей любовью. Зато теперь точно знал, что боль – обратная сторона любви.

С трудом успокоившись, я пошел к своей машине, сел за руль, готовый сорваться в каждое мгновение, но вместо этого взял телефон оледеневшими пальцами и написал сообщение Савицкому. Спросил, пришла ли Дашка в себя и как себя чувствует. Влад ответил – не сразу, но все-таки написал, что она пришла в себя.

Я облегченно выдохнул.

«Что с ней было? Это опасно?» – спросил я.

«Информация – это деньги, Матвеев, не знал? – глумливо поинтересовался он. – Чем заплатишь?»

Мне хотелось покрыть его трехэтажным матом, но я сдержался.

«Чем надо?» – только и спросил я.

«Своей горячей любовью», – не переставал он.

«Я не по мальчикам».

«Не ко мне, идиот. К своей новой девушке. Надеюсь, с Каролиной ты начнешь встречаться сразу же. Без проволочек».

«Это твой способ унизить бывшую?» – поинтересовался я устало.

«Что, она уже рассказала? Надо же. И да, ты прав. Я хочу унизить эту стерву так, как она унижала меня, пока мы встречались. Будь с ней знойным мальчиком, песик. Я хочу, чтобы она чувствовала, что значит, когда с тобой встречаются ради забавы».

«Ты псих», – ответил я ему.

«Любовь, знаешь ли, сводит с ума. Хорошо исполняй свою роль. Иначе ты знаешь, что может произойти. А с Дарьей все нормально – простуда, высокая температура и нервный срыв», – ответил Савицкий.

Минут двадцать спустя, когда ливень внезапно прошел, оставив после себя радугу и золото, искрящееся в лужах, я увидел их – Дашку и Влада. Они медленно шли, и он заботливо поддерживал ее, а мне оставалось только скрипеть зубами. То, что мою девушку касается какой-то мудак, бесило. Но я мог только смотреть на них. И не мог ничего сделать.

Она села в его машину, задержав взгляд на почти растворившейся радуге. И я до боли закусил губу.

Прости меня, моя девочка.

Я останусь твоим.

А ты будь счастливой.

Любовь готовит в бой снаряд.

Ломает стержень.

Удары сердца длиной в твой взгляд –

И я повержен.

Удары в сердце – переживу.

Тебя прикрою.

Я буду смелым – подобно льву.

Оплата кровью.

Кровь не подходит? Души кусок?

Бери всю душу!

Тебя, малышка, я уберег,

Себя разрушив.

3.1

Даня рассказывал мне обо всем – тихо, без эмоций, не вдаваясь в лишние подробности, но ничего не утаивая. Он говорил, а я молча слушала – впитывала в себя слово за словом. Не перебивая его. Не крича и не плача. Не задавая вопросов.

Сидела рядом с ним, смотрела в пустую стену, бессильно сложив руки на коленях. И пыталась осознать его слова.

Он не лгал. Точно не лгал. Я бы поняла это. Даня рассказывал все, как было. Правду.

Говорят, правда горькая. Но это не всегда так – правда может быть ядовитой. В каждом его слове был яд. Теперь мне казалось, что я отравлена, пропитана насквозь этим ядом. И воздух в гардеробной, где мы сидели, тоже отравлен. И стоит ужасная духота – такая, что голова стала кружиться, а на лбу появилась испарина.

– После всего этого я должен был изображать любовь к Каролине, – продолжал Даня монотонно, бездумно глядя на свои ладони, лежащие на коленях. – Встречался с ней. Делал вид, что она – моя девушка. Перед тобой делал вид. Чтобы ты верила в это. Чтобы у Савицкого было больше шансов заполучить тебя. Но я хочу, чтобы ты знала, Даша, я делал это, чтобы защитить тебя. Никогда не хотел сделать больно или обидеть.

Но у тебя это получилось.

– Я не хотел, чтобы ты пострадала так же, как Лиза, попавшая в аварию и потерявшая ребенка. Боялся за тебя.

Свел меня с ума своим обманом.

– Ты не должна была расплачиваться за мои поступки.

Я расплачивалась за свою любовь к тебе.

– Я не мог сидеть сложа руки, понимаешь? – вдруг с каким-то отчаянием спросил Даня, но я все так же молчала.

– Скажи хоть что-нибудь, Даша.

Вместо ответа я закрыла лицо руками.

– Мне уйти? – спросил он с тоской, от которой жгло сердце.

Вместо ответа я встала и сама ушла из гардеробной – так душно мне было, так горько и обидно.

За то, что Даня все от меня скрывал.

За то, что ломал меня.

За то, что и себя ломал. Наши доверие и любовь. И веру друг в друга. Веру друг другу.

Да, он спасал меня, он хотел меня защитить, оградить от всех бед этого мира, и я должна была благодарить его со слезами на глазах, но… Но я не могла выговорить ни слова – просто пропал голос, а в горле стоял ком.

Я распахнула одно из окон, села на подоконник и прижала к себе ноги. Осенняя прохлада полилась на меня вместе с нежным лунным светом.

Даня не должен был так поступать.

Любить – это не только делить счастье на двоих. Любить – значит делить на двоих и горе.

Если бороться – то вместе.

Если лететь – то рядом.

Если падать – то держась друг за друга.

Он боролся и падал один. Решил, что сам сможет решить все проблемы. Сам, один, без меня.

Не знаю, почему он так поступил. Из-за гордости? Может быть. Из-за желания доказать, что он – настоящий мужчина? Возможно. Из-за того, что не доверял мне? Не знаю.