Вэйрад получил письмо от сына. И тут же, бросив все дела и обязанности, бросился галопом в сторону столицы Лерилина, где на Центральной Арене с минуты на минуту произойдёт акт истления ипостаси существования и боевой чести при непосредственно опасном для жизни участии его младшего отпрыска.

VII.

В это же время в кабинете генералов армии Игъвара проводился консилиум по дальнейшим военным действиям, которые предполагалась необходимым предпринять к их прямому северному противнику и косвенному его союзнику, более географически близкому.

Советом Генералов было предложено наступление на княжество Лерилин совместно с армией Дэргана, так как, по мнению большинства, захват этой территории станет переломным мотивом для дальнейшей полной и безвыходной блокады Невервилля. Ко всему прочему, оставался риск, что Зельман Златогривый решит начать наступление в момент, когда часть войск будет задействовано в Лерилине. Но несколько членов Совета тут же откинули эту мысль, ссылаясь на данные извне, что король северного государства сбежал из столицы. Во всяком случае, решающее слово оставалось всегда за Верховным Главнокомандующим армии Игъвара — за Его Высочеством лордом Дезевоном.

И слово короля шокировало всех генералов. Однако спорить с гением лорда никто не осмелился, поэтому решение оказалось безапелляционным.

— Да… слышал новости, Ригер? Король-то наш пропал давеча! Нет нигде! Из столицы как сбежал, так и ни слуху, ни духу. Видать, сгинула страна-то… Глянь, что творят воины наши, защитники! Ни трезвой души не сыщешь на всем фронте! Кто дерётся, кто девок имеет, кто валяется, кто байки травит. Что ж творится-то, голубчик!

Ригер Стоун с показательным нежеланием слушал жалобы старшего офицера. Ему давно безразлична стала и судьба его Родины, и его собственной тоже.

— Что ж поделать! Видно, судьба такая Богом предначертана нам. Что мы можем? Требовать нечего. Все было до нас, на нас же, поверь, и кончится. Не готово наше государство с его северным упрямым суровым народом, не желающим и не способным к свершению подвига, было к подобному вызову, — ответил Стоун, желая лишь поскорей уйти от общества старомодного офицера с многолетним стажем служения.

— Прав ты, верно, голубчик. Прав. Даже наш любимец офицер Альберт Дорн ушёл со службы…

— Да, — сухо промолвил Стоун. Эти слова, видно, задели его.

Ригер Стоун вышел из палатки, служащей командным пунктом для его батальона. Как и сообщал офицер, гордому и преданному защитнику отечества смотреть на беспредел в рядах армии без слез было невозможно. Один служивый, не посчитавший нужным одеть теплую одежду в зимний период, расхаживающий в рубахе и меховой безрукавке, орал на всю округу, не жалея своего басистого голоса:

— Эй! Демьян, а ну, иди сюда! Я жажду реванша! Я тебе морду, сука, раскромсаю за Нэтэли! Чего крысиный нос прячешь? Думаешь, я его не замечу? Не учую по мерзопакостной вони, витающей вокруг твоей противной натуры? Ну, иди же! Выйди на бой!

Юный паренёк, на лет восемь младший орущего мужика, ускорил шаг и, накрыв свои русые волосы капюшоном, спешил втиснуться в толпу беспорядочно расхаживающих его сослуживцев. Однако безуспешно. Мужик в безрукавке и без головного убора выцепил его, как и обещал, и, схватив за капюшон, откинул в снег. Затем тут же ногой выбил ему челюсть. Кровь красными пятнами брызнула на белоснежные сугробы. Он уже хотел было продолжить избиение юноши, обозванного Демьяном, но тут его удар прервал мужик грозного вида с густыми усами и маленькой косичкой, свисающей прямо над левым глазом.

— Стой, брат, младов бить не надо, стыдно… Давай лучше меня бей, а я тебя бить буду, — произнёс он и с безумной улыбкой, демонстрируя все свои двадцать четыре жёлтых зуба, ударил ему прямо в лицо.

Началась потасовка. К обеим сторонам присоединились другие солдаты, хотя в самом деле никто не разбирал, кого можно колотить, а кого нет — все били без разбора, лишь бы бить. А сам виновник торжества успел скрыться в соседнем корпусе лагеря, где народ ещё не успел напиться до такой степени, как ближайшие соратники (по крайней мере пока). Те лишь танцевали, пили и скуривали, вероятно, последние лечебные травы, дарующие эффект ментального наслаждения, оставшиеся в Невервилле. С недавних пор был объявлен запрет на какие-либо медикаменты, неодобренные Комитетом Безопасности.

Ригер Стоун стоял чуть поодаль них, возле замерзшей речушки. Он смотрел на свой батальон, на своих ребят, которые находились в его прямом подчинении уже около пяти лет к ряду. За это время он успел повидать с ними и провалы, и успехи, как хорошее, так и плохое. Он знал каждого из них по имени, кроме, разве что, новобранцев, коих конкретно в его части было совсем мало. Но улыбки на лице не виднелось. В его сухих, безжизненных очах таилось безмерное чувство фрустрации. Генерал, в последнее время известный скандалами и спорам вокруг его персоны, испытывал окончательное разуверение во всех идеалах, которые он всё хотел достичь, но думал, что в его молодом возрасте не стоит спешить с подобными вещами. В конце-то концов впереди ещё столько времени! Но, глядя на его детище, на себя, сознавая те грехи, что он навлек на свою душу, он всё глубже и достовернее убеждался в том, что, в действительности, ничто не может быть так же важно, как жить честно и праведно с самого первого вздоха, а не с искомого момента, когда душа и разум будут готовы к очищению. По правде, очернять её и не стоило — заключил он наконец.

Он увёл взгляд от батальона, который таковым уже и назвать-то нельзя было, и пошёл по спуску заледеневшего ручья. Остановился он возле маленькой берёзки, которая этой весной уже дала бы новые побеги. А затем взглянул на себя в лезвии меча. Он был ещё молод, но мир, что внутри него, уже загнил. Ни веры, ни правды, ни желания жить.

Он свалился, обливаясь горячей кровью, изо рта хлынула ещё. В этот короткий миг, последний на этой земле, он наконец ощутил себя по-новому. Он понял, что не только жил неправильно, но и умер зря с пустым наследием и никчёмным остатком. Но больше ему не предстояло думать об этом.

Его подчинённые нашли труп лишь спустя несколько часов, когда обнаружили пропажу. Его отправили в столицу. Дабы лежал он в местечке достойном его, — писали соратники в письме к Высшему Гвардейскому Составу с сообщением о гибели генерала.

Зельман тут же был осведомлён о гибели Ригера Стоуна.