всех видах проказ; все люди обмениваются со своими друзьями забавными подарками вроде тонких восковых свеч или терракоторых фигурок или же другими подарками, имеющими подлинную ценность, – салфетками, навощенными дощечками для письма и мисочками с засахаренными фруктами[382].

Более изысканным является последующий праздник – в январские календы (день Нового года), когда жители Рима наносят визиты сильным мира сего вплоть до императора, во время таких визитов они также обмениваются подарками, порой весьма дорогими[383]. Все это похоже на зимние праздники в других религиях и в более поздние эпохи.

Умножение восточных культов. Невозможно покинуть Рим времен Адриана, не бросив хотя бы беглый взгляд на нечто чрезвычайно заметное с самого начала нашего исследования плебейской улицы Меркурия – распространение иноземных верований и их храмов.

С большими сомнениями отцы-основатели Римской республики допустили появление анатолийских, сирийских и египетских культов в своем возлюбленном городе. Даже стихийные греческие ритуалы вызывали косые взгляды, а беспорядочные оргиастические обряды поклонений восточным богам в течение долгого времени представлялись чрезвычайно отталкивающими для горделивых строителей тогдашнего Содружества Наций. Но по мере упадка республики иноземные культы все больше и больше проникали в нее, а с возникновением империи все попытки противостоять им практически прекратились. Все, что могли сделать власти, – смотреть за тем, чтобы эти до определенной степени странные частные богослужения проводились достаточно скромно. Власти Рима никогда не позволяли справлять мерзкие кутежи в рощах Астарты, тем более – ужасные сожжения детей как жертвоприношения финикийскому Молоху.

Приверженцами этих восточных богов являлись не только выходцы с Востока, перебравшиеся в Рим. Новые религии привлекали многих людей старого доброго италийского происхождения, особенно женщин. Совершенно ясны и понятны причины этого явления: официальная римская религия представляла собой легалистическую религию, лишенную малейшей духовности. «Грех» понимался исключительно в смысле безрассудного нарушения контракта, понятия же «единение с Богом», «воссоединение с Богом», «потусторонний мир», «жизнь вечная» и тому подобные фразы совершенно неизвестны понтификам, авгурам или фламинам.

Интеллигентным личностям – тем, кто был против попыток стоицизма или эпикурейства раскрыть тайну существования, тем, чье сознание оказывалось разорвано, которые склонились перед тяжелой утратой или же пережили личное бедствие, – требовалась вера в нечто более высокое, чем скрупулезное выполнение ритуала приношения Марсу в качестве жертвы черного поросенка. Атеизм не мог долго удовлетворять потребности человека в познании – и восточные религии, с их любовью к мистическому, с их страстным желанием к сверхъестественному объяснению человеческих проблем, в результате втягивали в ряды своих верующих тысячи неофитов. Некоторые из них были в высшей степени невежественны и доверчивы. Другие же обладали весьма солидным образованием и располагали средствами, они могли обратить сирийский или египетский жаргон в элегантные мифы Платона и видели за порой неуклюжим восточным ритуалом духовние аллегории, которые некогда изумляли древний Мемфис или Тир.

Культ обожествленных императоров. Имперское правительство, поддерживая тенденцию умножения различных культов, создало новый и весьма важный культ – «обожествленных императоров». Цезарь Август был чересчур рассудительным и прозаичным италиком, чтобы разрешить поклоняться себе как действительному божеству в своей родной стране; но он не воспрепятствовал выходцам с Востока (привыкших поклоняться каждому сколько-нибудь успешному монарху как «богу») воздвигнуть алтарь в его честь. Император оказался весьма доволен и тем, что его приемный отец Юлий Цезарь был официально обожествлен в Риме, а затем и сам принял почести, полагающиеся ему как сыну «божественного Юлия».

Более того, считалось, что каждый живущий император имел своего гения – особого духа-хранителя, зачастую почти сливающегося с его собственной личностью. Поклонение гению Августа вскоре стало важной составляющей частью государственной религии. Ему приносились клятвы и обеты; оскорбление его рассматривалось как ужасное богохульство. Если Август и не был провозглашен богом еще при жизни, аура и эманация божественности безусловно царили вокруг него.

«Божественный Август» и его преемники. Сразу после кончины Августа он был объявлен официальным декретом сената «божественным Августом», с храмами, жрецами и обрядами – короче говоря, со всеми атрибутами выдающегося члена пантеона богов. После этого в провинциальных городах жрецами Августа, Augustales, стали назначать избранных из числа богатых вольноотпущенников – людей с краткой родословной, но с большим экономическим влиянием, то есть тех, кто с наслаждением шел в эту восхитительную и пышную западню – эту священническую должность, и кто таким образом становился горячим приверженцем имперского режима.

С 14 г. так по голосованию сената появились и другие боги – самый известный своей «святостью» «божественный Клавдий» («втащенный на небеса за крюк», как саркастически судачили о нем люди, вспоминая отравленного грибами Агриппу) и столь же «божественные» Веспасиан, Тит, Нерва и Траян. Их храмы и культы стали уникальнейшими в Риме. В базиликах и правительственных зданиях (praetoria), а также в залах магистратов по всей империи вокруг статуи императора стояла теперь целая «толпа» изваяний этих «божественных правителей» наряду со фигурами «гениев» самого правящего Адриана. Каждый тяжущийся в суде и каждый свидетель должен был теперь воскурять благовония на алтаре перед ними и приносить клятву «их божественности».

Интеллигентные люди, разумеется, воспринимали этих имперских «богов» совсем иначе, чем, например, Юпитера, но почитание, которое следовало оказывать им, представлялось как подтверждение верности великим принципам закона и порядка – именно на них покоилась громадная империя. Каждый хороший император наделялся правом ожидать подобной почести после своего достойного правления. «Полагаю, я становлюсь богом!» – пробормотал прагматичный Веспасиан на своем смертном одре. С другой стороны, отказ в обожествлении становился способом искоренения памяти о тиране; и Тиберий, Калигула, Нерон и Домициан так и не получили вожделенного фимиама[384].

Таким образом, государство продемонстрировало всем своим гражданам, сколь просто ввести новых богов в их сонм – даже при посредстве исключительно земных учреждений. Среди множества восточных богов, ворвавшихся в пантеон божеств Рима, было три или четыре особых существа, которые заняли выдающееся положение среди прочих; заметно выделялись культы Кибелы, Изиды, Сераписа и Митры. Имелась также чрезвычайно презираемая всеми секта христиан.

Архигаллус, жрец Кибелы

Культ Кибелы, Великой Матери. Культ Кибелы – старейший и наиболее признанный из всех культов иноземных богов. Ее почитание как Великой Матери пришло из Азии, а самый известный храм этой богини находился в Галатии[385], в городе Пессинус. В самый критический период войны с Ганнибалом, когда римское общество пребывало в смятении, римляне перенесли образ этой Великой Матери Пессинуса в Рим и возвели в честь ее храм на Палатине. После этого римские матроны воздавали ей честь на празднествах Мегалезии. Поклонение Кибеле, Великой Матери, несмотря на укоренение ее в сонме римских богов, сохранило все же