Только под утро и Парфен Мясоедов, и Мосолов, оправившиеся от страха, прибежали в Надзорный пост и дали знать о случившемся. Вспыхнул маяк, промчались казачьи резервы. Но поправить дела уже было невозможно. Хорунжий Серов доскакал до самой вершины Урупа, но хищники были уже далеко.

Прошло десять дней, и новая шайка человек в пятьдесят появилась в степи, у хуторов Григориополисской станицы. Один из хуторов стоял на реке Терновник, верстах в десяти от Кубани, и там жил отставной казак Таврило Максимович с женой и работником. Как на грех, перед вечером приехали к нему на хутор погостить еще однодворец Кохарев и казак Бомбардин с двенадцатилетним братом и шестилетней дочкой. Все по обыкновению заснули рано, а в самую полночь внезапно налетели горцы... Первый, привлеченный на крыльцо шумом, Кохарев был убит, остальные захвачены в плен, хутор разграблен, и горцы убрались за Кубань.

Следствие выяснило, однако, что не без вины в этом деле были и секреты, и начальник ближайшего Терновского поста. Дело в том, что двое рядовых Навагинского полка, лежавшие в секрете, слышали и порсканье плывших лошадей, и шуршанье сухой травы, но вместо того, чтобы выстрелом поднять тревогу, оба они бегом пустились с известием на пост, которым командовал тогда зауряд-хорунжий Важирин. Последний поскакал искать хищников не в степь, куда они прошли, а на то место, где лежал секрет; здесь даже следов не было найдено, и Важирин, вообразив, что секрету почудились черкесы, не осмотрев даже близлежащего леса, спокойно воротился домой. Был уже белый день, когда к нему прискакал казак от сотника Иноземцева с известием, что один из разъездов наткнулся на разоренный хутор, свидетельствовавший явно о недавнем ночном посещении его черкесами, и что Иноземцев уже поскакал в преследование. Тогда только выехал и Терновский пост, но и следов горцев уже не было.

Не всегда, конечно, удавалось уходить черкесам, не расплатившись за хищничество, и случалось, что небольшое количество казаков жестоко наказывало сильнейшего врага. Недолго спустя после разгрома хутора Максимовича, восемь человек черкесов осторожно, из-под ветра, подъехали к Усть-Лабинской станице и как раз наткнулись на выезжавший из нее разъезд Кубанского полка из девяти казаков, под командой хорунжего Кошелева. Внезапность не озадачила, однако, ни тех, ни других; противники, равные мужеством, бросились в шашки, и ни один черкес, ни один казак не подумал выхватить из чехла винтовку. Рукопашный бой кончился поражением горцев; четверо из них остались на месте, оружие и лошади их достались победителям. Из числа казаков ранены трое – и все холодным оружием.

Так изо дня в день в вечной тревоге проходила жизнь на правом фланге. Кордоны, по мнению самого начальства, были бессильны предохранить край от угнетающих его бедствий, хотя бы они и отличались идеальной исполнительностью.

“В кордоне, заведуемом командиром Кубанского казачьего полка майором Степановским,– доносил Ермолову Сталь,– видна его деятельность и осторожность, но нет никакой возможности защищать разбросанные по разным местам хутора, когда известия о хищниках всегда получаются поздно”.

Но все тревоги 1821—1822 годов бледнеют перед теми, которые грозили впереди.

Для правого фланга Кавказской линии 1823 год был годом тяжелых испытаний. Набеги затихли, но уже с конца предшествовавшего года по городам, станицам и казацким хуторам вновь распространился, на этот раз упорный, настойчивый слух о намерениях черкесов большими массами ворваться в русские пределы и дотла опустошить пограничные земли. И слух был не напрасен. Давно уже побежденные кабардинцы, поставленные перед жестокой дилеммой – или покориться России и поселиться на кабардинской равнине, или же покинуть родную землю и уйти за Кубань,– употребляли все силы, чтобы возжечь среди соплеменных и единоверных черкесов пламя ненависти к победителям, не раз уже депутаты их ездили по всему Закубанью, прося помощи. И теперь на собравшемся по этому поводу общем совещании черкесов было решено совокупными силами освободить от чужеземного владычества Большую Кабарду и отомстить России полным разгромом линии. Турецкий паша в Анапе употреблял, со своей стороны, все меры, чтобы поддержать в черкесах такое благоприятное для мусульманства расположение, обещая помощь; турецкое золото играло за Кубанью ту же роль, что персидское в Дагестане, с той лишь выгодной для Турции разницей, что она была несравненно тароватее Персии. Над линией готова была разразиться жестокая военная гроза. Предстояло иметь дело уже не с отдельными хищниками и не с мелкими партиями, главное стремление которых было поживиться на счет казаков,– вставал весь воинственный народ, чтобы отстоять свою полудикую вековую независимость и чтобы отомстить за попранные, как им должно было казаться, права, за поруганные святыни и самобытные обычаи.

По счастью для линии, общий энтузиазм черкесов был на время ослаблен внутренними раздорами. Одно из главных действующих лиц поднимавшего голову восстания был кабардинский князь Таустан Атажуков, и этот князь неожиданно погиб, убитый своим двоюродным братом князем Магометом Атажуковым, горячим приверженцем России. Это обстоятельство было одной из причин, задержавших нашествие. Немало мешала ему и давнишняя вражда между родными братьями Джембулатом и Мисостом Айтековыми, ослаблявшая необходимое единодушие. К этому присоединились неудачи, испытанные черкесами в Черномории и, как всегда, обнаружившие на впечатлительный азиатский народ большое нравственное влияние. Но все эти обстоятельства могли только оттянуть нападение; внутренние раздоры в Черкесии имели для линии даже свою острую сторону, держа в сборе большие вооруженные партии, которые, в случае ежеминутно возможного замирения, готовы были немедленно бурным потоком разлиться по русской границе и залить кровью пожары ее вольных станиц.

Действительно, едва наступила весна, отдохнувшая несколько от набегов линия должна была готовиться встретить врага. Еще недавно враждовавшие между собою сборища, вместе с бесленеевцами, издавна известными своим беспокойным нравом, образовали между собою наступательный союз, известнейшие закубанские князья стали во главе его, анапский паша и магометанское духовенство разжигали энтузиазм – жребий войны был брошен.

Ареной неприязненных действий должно было, по плану черкесов, сделаться все огромное пространство от границ Черноморского войска вверх по Кубани по самой Баталпашинской переправы.

Большим массовым нападениям естественно должны были предшествовать мелкие прорывы хищников, принимавших на свой страх и риск выразить возбуждение, овладевшее их страной. Так, первого апреля, часу в восьмом вечера, человек восемь черкесов, пробравшись берегом реки Енкули, выехали на Большую Ставропольскую дорогу под самой деревней Бешпагир. Здесь ходили табуны Темнолесской станицы. Гикнуть и отхватить косяк в шестьдесят лошадей было для хищников делом минуты. Но насторожившееся население не было застигнуто врасплох, и черкесы потерпели полную неудачу. Урядник Косякин, стоявший в прикрытии табуна, тотчас послал казака известить станицу, а сам, с четырьмя малолетками и одним старым казаком, кинулся в погоню. Шестеро казаков бросились на восьмерых горцев, и прежде чем из станицы и ближнего поста, заслышавшего выстрелы, прискакали резервы, дело уже было кончено; Косякин возвратился назад с отбитым табуном.