Оставя бегущих, черкесы всей массой обратились теперь на Пирятинского. Они считали эту горсть верной добычей, но жестоко ошиблись. Целый час кружились они около железной, сплоченной кучки людей, три раза бросались они в шашки и три раза отбитые скакали назад, увозя убитых и раненых. С каждой минутой росли нравственные силы казаков, никто уже не думал о жизни, а о том, чтобы продать ее дорогой ценой, и все бестрепетно смотрели в глаза смерти. Напрасно черкесы предлагали сдаться – им не отвечали.

В этой страшной борьбе черкесам удалось выбить нескольких лошадей из казачьего круга, но эти лошади стоили им десятков убитых и еще более раненых товарищей.

В последней атаке шапсугский старшина бей-Султан, весь закованный в панцирь, один врезался в кучку храбрых казаков и кинулся на самого Пирятинского. Мгновение – и тот был бы изрублен. По счастью, удар пришелся по лошади; она упала. Сотник Найденов, сам уже раненый, кинулся защитить Пирятинского и схватился с шапсугом; в эту минуту кубанский казак Якимов выстрелил из пистолета, и пораженный смертельной пулей в грудь, шапсуг едва успел выскочить из кучки казаков, как тут же упал мертвым. Черкесы успели, однако, подхватить его тело и вывезли из боя.

Потеря вождя смутила горцев. А между тем, вон скачут новые сильные казачьи резервы, их ведет сам командир Кубанского полка храбрый майор Степановский. Роли мгновенно переменяются: горцы несутся назад, казаки преследуют их и гонят до Чамлыка.

Дорого стоил русскому отряду этот кровавый день. Пирятинский, у которого весь сюртук был исстрелян пулями, получил две раны в кисть левой руки и выше локтя; Найденов был ранен навылет пулей в левую ногу. Казаков убито пятнадцать, ранено тридцать, двое пропало без вести – потеря громадная, если припомнить, что в деле было не больше шестидесяти-семидесяти казаков. Большинство убитых и раненых были, впрочем, жертвами собственной оплошности. Из двадцати казаков, защищавшихся с Пирятинским, убито и ранено было всего семь человек. Достойно замечания, что урядник Данилов, впереди всех бежавший из боя, был настигнут горцами и изрублен.

Так совершилась гибель Темижбекских хуторов и осталась не отомщенной.

Прошло около месяца. Еще впечатление от бывшего погрома не улеглось, как вдруг Георгиевск и все окружные селения были встревожены внезапным и быстрым отъездом областного начальника в Ставрополь.

Сталь выехал экстренно, ночью, и это дало пищу разговорам. По слухам, хищники, ободренные первым успехом на Темижбеке, большой массой перешли Кубань, разорили где-то на Калаусе аул мирных ногайцев, многие семьи взяли в плен, а казаков изрубили. Войска, разбросанные по квартирам на пространстве семнадцати верст, встревожились и зашевелились. Стали говорить, что закубанцы перешли границу не в одном месте, а в разных местах большими партиями и даже с пушками, что одни из них заняли около Ставрополя деревни Каменноброды и Сенгилеевку, а другие уже в Круглолесске, то есть верстах в двадцати пяти от Георгиевска,– и все бежит перед ними. Рассказывали также, что донские казаки уже не в силах удерживать стремление хищников и лишь возвращают назад всех едущих по дорогам из Ставрополя или Георгиевска.

Напряжение слухов и тревожного ожидания возросло до невероятной степени, когда в тот же день сын содержателя почтовой станции в деревне Сабля, верстах в пятидесяти от Георгиевска, молодой мальчик, прискакал в город к отцу с новыми вестями. Запыхавшись, он рассказывал, что в Сабле весь народ всполошился, что к ним прибежали мужики из Круглолесска, в котором панцирники и турки выжгли дома, порубили всех солдат, мужиков с бабами угнали в плен, и что черкесы вышли теперь по сю сторону деревни кормить лошадей. По его словам, сам областной (Сталь) сидит в Ставрополе запертым, так как черкесы отрезали ему дорогу, и теперь нельзя по ней никому проехать.

Георгиевск готовился к обороне; при въездах расположились караулы, казаки пошли в разъезды, орудия были вывезены из парка и заряжены. С вечера и до полуночи жители всего города толпились перед крепостью, толкуя о нашествии черкесов.

На следующий день слухи разъяснились. Они имели в основании своем истину и были только преувеличены.

Действительно, одновременно три сильных партии появились на линии, придерживаясь заранее обдуманного плана. Две из них имели назначение развлекать силы и внимание русских; третья, главная, в числе семи тысяч человек, шла опустошать казацкие станицы, под предводительством известного в горах Джембулата Айтекова. Тринадцатого мая Джембулат вышел к Кубани при устьях Урупа, верстах в семи от Прочного Окопа. Здесь стоял отряд генерал-майора Дебу, настолько сильный, чтобы дать серьезный отпор, и скопище повернуло вверх по Кубани к переправе выше Невинномысского укрепления. Казачий пост из сорока хоперцев, с войсковым старшиной Солдатовым, встретил его на берегу. Но хоперцы были слишком слабы, чтобы остановить двигавшуюся прямо на них грозную силу; они посторонились и, пропустив мимо себя неприятеля, пошли по его пятам, давая знать во все окрестные отряды о направлении партии.

Другой отряд горцев шел к Ставрополю на Каменнобродск и Сенгилеевку, но только с намерением отвлечь от первого главные русские силы.

Сталь уже был в то время в Ставрополе. За неделю до этого анапский паша присылал к нему шпиона под видом своего адъютанта, предлагая принять совокупные меры для усмирения черкесов. Но пока Сталь слушал этого агента, пока сочинялись письма к паше, черкесы переходили Кубань.

Получив известие об этом и собрав войска, Сталь устремился сначала за второй партией, но пока он за нею гнался, семитысячное скопище Джембулата уже сделало свое дело. Направясь к Сергиевску и забрав по пути татарский аул на Калаусе, оно быстро промчалось на Круглолесск и опустошило его дотла.

Рассказывают, что партию провел к деревне мирный ногаец. Поутру девочка из крайней избы первая увидела хищников и закричала. Горцы изрубили ее и, рассыпавшись по домам, напали на безоружное и не успевшее очнуться от сна население, предавая все резне, грабежу и опустошению. В некоторых жителях они встретили, однако, геройское сопротивление. Один какой-то богатырь в своей избе изрубил топором девять человек, завалив телами всю комнату. Другой, с двумя сыновьями, засел за забором и, метко отстреливаясь, не только не допустил до себя черкесов, но сам убил троих и забрал их лошадей. Очевидно, что все еще лежавшее на пограничном населении запрещение носить оружие имело очень вредную сторону; вооруженное, оно само сумело бы нередко отстоять себя от черкесов.

Не лишнее, впрочем, заметить, Что Круглолесск так жестоко поплатился отчасти за свою собственную неосторожность. Рассказывают, что в деревне еще за два дня до катастрофы стояла целая рота Кабардинского полка, но мужики, ревнуя своих жен к солдатам, настоятельными просьбами вынудили наконец вывести ее от них. Только двенадцатого мая рота получила приказание передвинуться в село Александрове и тринадцатого выступила. Но не успела она пройти половины пути, как Джембулат нагрянул на селение.

Капитан Цыклауров, командовавший ротой, получив об этом известие, тотчас двинулся назад, но было уже поздно. Джембулат предусмотрительно выслал ему навстречу большую партию, чтобы беспрепятственно докончить разорение станицы. Рота пробилась штыками, но спасти успела только незначительную часть селения, заплатив за это двадцатою пятью солдатами, выбывшими из строя.