Будто её душа стала огромным котлом, который следовало наполнить, – но котлом воистину бездонным. Они постоянно кормили её, и она набирала вес, обрастая бесформенными тяжёлыми складками жира под грудью, на бёдрах и сзади, на руках, животе и ляжках. И, несомненно, на лице, впрочем, она запретила приносить зеркала в тронный зал и в её личные покои.

Еда была не единственным её излишеством. Вино, «ржавый лист», а теперь ещё и любовные утехи. Она включила в свою свиту дюжину слуг, призванных услаждать её плоть. Сперва Фелисин была потрясена, даже возмущена, но настойчивость победила. Вновь извращённые правила Кулата – теперь она это понимала. Его желания были вуайеристскими, она множество раз слышала влажное постукивание камней у него во рту за занавесом или расписной ширмой, когда старик подглядывал за ней, одержимый похотью.

Теперь наконец-то она осознала своего нового бога. Битидал сильно ошибался – это не религия воздержания. Апокалипсис предвещало излишество. Мир погибал в неумеренности, и так же, как её душа стала бездонным котлом, так и все страсти человечества, – и сама она была идеальным тому примером. Они пожирали всё, что их окружало, и так же поступала Фелисин.

Её задача как Ша'ик Возрождённой заключалась в том, чтобы ярко вспыхнуть – и умереть. В смерти крылось спасение, тот самый рай, о котором снова и снова говорил Кулат. Странно, но пытаясь представить этот рай, Фелисин Младшая могла лишь утопать в видениях того, что окружало её сейчас, когда каждое её желание выполнялось без отсрочки, без осуждения. Вероятно, это будет нечто подобное – для всех. Но если все познают подобное существование, кто будет им прислуживать?

«Нет, – сказала она Кулату, – должны быть градации спасения. Чистое служение в этом мире вознаграждается абсолютной праздностью в ином. Смирение, самопожертвование, подобострастное служение – вот то, что будет оцениваться и судиться». Единственная загвоздка в этой схеме, которую Кулат с готовностью принял и превратил в закон, была судьба самой Фелисин. В конечном счёте её нынешняя праздность, её упоение излишествами, обещанными другим лишь после смерти, – будет ли всё это вознаграждено в посмертии банальным рабством, служением нуждам всех прочих?

Кулат заверил её, что волноваться не о чем. При жизни она была воплощением рая, символом обетования. И значит, после смерти все её грехи будут отпущены. В конце концов, она ведь Ша'ик Возрождённая, и эту судьбу она себе не выбирала. Эта роль была возложена на неё, и это служение куда более великое, нежели доставшееся иным.

Он говорил убедительно, но крошечный червячок сомнений всё же шевелился в её сознании, несколько мыслей, спешащих одна за другой: без излишеств я была бы о себе лучшего мнения. Я была такой, как прежде, когда брела по бездорожью с Резчиком и Скилларой, с Серожабом и Гебориком Призрачные Руки. Без всех этих слуг я бы заботилась о себе сама, и очевидно, что сдержанная жизнь, жизнь в умеренности, куда лучше всего этого. Я знала бы, что этот смертный рай выращивает изъяны, будто цветы, питает лишь смертельные корни, высасывающие из меня всю жизнь, пока я не останусь в… в этом.

В смятении. В растерянности. Фелисин Младшая усилием воли сосредоточилась. Перед ней стояли двое мужчин. И как она поняла, стояли уже некоторое время. Кулат представил их, хоть в этом и не было нужны, ведь она ждала их; на самом деле, она узнала их обоих. Эти жёсткие грубые лица, ручейки пота на покрытой пылью коже, поношенные кожаные доспехи, круглые щиты и сабли на поясе.

Стоящий ближе к ней – высокий, свирепый. Маток, командир пустынных племён в армии Апокалипсиса. Маток, друг Леомана.

На шаг позади командира – телохранитель Матока, Т'морол, похожий на безволосого волка, стоящего на задних ногах; холодные злые глаза охотника.

Они привели свою армию, своих воинов.

Они принесли это и более того…

Фелисин Младшая оторвала взгляд от Матока и опустила глаза на потрёпанную книгу в переплёте из шкур в его руках. Священная Книга Апокалипсиса Дриджны. Пока Леоман уводил малазанскую погоню в ловушку И'гхатана, Маток и его пустынные воины тихо и тайно ушли, избегая встреч с другими племенами. Они собирались, как пояснил Маток, воссоединиться в И'гхатане, но началась чума, и шаманы его войска были охвачены видениями.

Они узрели Ханар-Ара, Город Павших. Вновь Возрождённую Ша'ик. И сказали Матоку, что Леоман и И'гхатан мертвы во всех смыслах этого слова. Иллюзия, скрывавшая полное уничтожение. И тогда полководец развернулся и отправился в долгий путь на поиски Города Павших. Чтобы найти её. Чтобы передать ей в руки Священную книгу.

Тяжёлое путешествие, без сомнений достойное восхищения.

И вот теперь Маток стоял перед ней, его армия разбила лагерь в городе, а Фелисин, сидя в складках собственного жира, окутанная дымом, решала, как сказать ему то, что он должен услышать. Что все они, включая Кулата, должны услышать.

Что ж, она будет говорить… прямо.

– Я благодарю тебя, Маток, за доставленную Книгу Дриджны. И благодарю за твою армию. Увы, оба подарка мне не нужны.

Маток слегка приподнял брови:

– Ша'ик Возрождённая, поступай с Книгой как пожелаешь. Однако тебе очень нужны мои воины. Приближается малазанская армия…

– Я знаю. Но вас недостаточно. К тому же, мне не нужны воины. Моя армия не ходит строем. Моя армия безоружна и не носит доспехов. При завоевании моя армия не убивает, не берёт в плен и не насилует детей. Моя армия несёт спасение, Маток. Это – обетование. Приглашение.

– А малазанцы? – спросил с нажимом Т'морол, оскалив зубы. – Эта армия носит доспехи и владеет оружием. Эта армия, Святая, ходит строем, и прямо сейчас они маршем идут сюда по вашу душу!

– Кулат, – сказала Фелисин. – Найди место для Священной книги. Пусть мастера подготовят новую, с чистыми страницами. Это будет вторая Священная книга. Моя Книга Спасения. И на первой же странице, Кулат, запиши то, что было здесь сказано, и укажи всех присутствующих со всеми почестями, что они заслужили. Маток и T'морол, вам рады в Городе Павших. Как и вашим воинам. Но поймите, дни войны и убийств окончены. Отложите сабли, щиты и луки. Расседлайте коней и отпустите их на горные пастбища на холмах Денет'инара. Пусть живут там в мире и благоденствии. Маток, Т'морол, вы принимаете это?

Полководец рассматривал древнюю книгу, которую держал в руках, и Фелисин увидела, как его лицо расплывается в ухмылке. Он разжал руки. Книга упала на пол, приземлившись на переплёт. От удара он разбился. Древние страницы разлетелись. Не обращая внимания на Фелисиин, Маток обернулся к Т'моролу.

– Собери воинов. Нужно пополнить запасы. Затем уходим.

Т'морол глянул на трон и сплюнул на пол перед помостом. Затем резко развернулся и покинул комнату.

Поколебавшись, Маток снова взглянул на Фелисин:

– Ша'ик Возрождённая, ты без сомнений получишь всех моих шаманов, вопреки позору, что мы увидели здесь. Я оставляю их с тобой. Тебе. Что до твоего мира, обрюзгшего, омерзительного мира с его тошнотворным спасением, его я также оставлю тебе. Ради всего этого умер Леоман. Ради этого горел И'гхатан.