Шел я туда не без колебаний. Но иного выхода, как ни крути, не было.

Без документов – любых, каких угодно сомнительных – мы были под постоянным дамокловым мечом. А справки для желающих изменить имя и личные данные (тут это дозволялось), которыми нас снабдил оргейский шериф, должны были потерять силу в ближайшие дни.

Любой полицейский патруль, которому придет в голову нас остановить, любой рейд по злачным местам или гостиницам – и все. Серьезная проверка – это конец для нас. Здесь наука уже давно созрела для того, чтобы переварить идею о параллельных мирах.

Удивительно, что Пир вообще не арестовал нас как подозрительных чужаков. Вспомнить, как мы «плыли» на первом же допросе… Или он, как и положено провинциальному копу, малость туповат?

А может быть, дело в том, что, сцапай он нас и оформи все по закону, пришлось бы сдать, приобщив в качестве вещественного доказательства, и ту бриллиантовую брошь?

Наш вагончик через каждые пять минут останавливался, выпуская людей. И странное дело, за все время пути в него никто ни разу не зашел.

На предпоследней, по моим подсчетам, остановке в нем остались только я да один из служителей веры.

И вот вагончик остановился в очередной раз. Кажется, именно тут мне выходить. Динамик что-то проскрипел, объявляя название платформы.

Переспросив у жреца, я убедился, что не ошибся.

Выскочив – двери захлопнулись сразу за моей спиной, – я оказался на пустой и грязной платформе. Стены из потрескавшегося, мутного от времени пластика еле-еле пропускали свет. Не без опаски миновав турникет, угрожающе скрежетнувший при моем появлении, я оказался, насколько можно было понять, в районе Кхун-ту.

Окружающее не могло вдохновлять.

Редкие прохожие мрачного вида, бредущие по своим делам. Фасады, покрытые не то копотью, не то многолетней грязью, стекла – когда-то зеркальные, а теперь мутные от времени и пыли, проломы в стенах – почему-то в основном на высоте пятого-десятого этажа. Целые подъезды и даже секции, обрушившиеся от времени, отчего дома напоминали выкрошившуюся вставную челюсть. Стены были обильно украшены граффити.

Черт, надо учить язык, а то ведь неизвестно, на сколько мы здесь застряли. Правда, содержание этих надписей можно было понять и без перевода, по безыскусным картинкам рядом с ними.

Среди прочих изображений я несколько раз заметил даже кое-что явно крамольное. А именно – изображение суслика, вокруг которого вилась надпись, содержащая несколько слов, лишь одно из которых было мне знакомо, но привести которое на бумаге невозможно. Дело в том, что это животное было здесь почти священным, ибо являлось родовым тотемом правящего дома, происходившего от царьков кочевых племен, что жили в незапамятные времена в пустыне, раскинувшейся там, где в моем мире был Иран. И присяга, даваемая каждым подданным, в числе прочего запрещала есть мясо сусликов, носить одежду из их меха и кожи, украшать себя сусличьими черепами, а также «хулить суслика». Правда, при этом не запрещалось травить сусликов ядами и ставить на них капканы – все-таки грызуны были вредителями полей, а значит, наносили ущерб подданным таххарского государя и имперской казне.

Щербатые дома времен, не иначе, первых поселенцев, облезлые вывески массажных салонов (везде – во всех мирах – одно и то же!), убогие бары, ночлежки. Развалины, пустыри, усыпанные мусором и битым стеклом. Высотные здания из стекла и бетона – давно покинутые, с огромными зеркальными фасадами, зияющими громадными пробоинами.

Одним словом, трущобы. Трудно было поверить, что это все находится в мире, где давно летают на Марс и Юпитер…

Архитектура тут заметно отличалась от обычной, принятой на Таххаре, – круглых и овальных башен – и напоминала знакомую мне по родине: длинные дома-коробки и плоские квадраты общественных зданий.

Это и был, судя по плану Лигэла, предусмотрительно купленному мной по дороге за несколько мелких монет, Сергас – квартал, изобиловавший трущобами и заброшенными домами, куда полиция без особой нужды не заходила. Дальше, как я знал, шли кварталы Оор и Мелг, где чужак-одиночка, даже вооруженный и не слабый, не имеет почти никаких шансов остаться в живых.

А надо сказать, опасности, что подстерегают в этом мире, были, пожалуй, покруче тех, с которыми приходилось сталкиваться нашей команде прежде.

Могли «пустить на мясо» – разделать на органы для трансплантации, что, правда, распространено сравнительно мало: уже давно для таххарской медицины это вчерашний день, да и «материал» выгоднее заготавливать в отсталых провинциях.

Женщине грозило нечто похуже. Из уст в уста передавались рассказы о несчастных, с помощью химии превращенных в безвольных рабынь и отправленных в притоны – тайные и даже не очень.

Впрочем, чаша сия могла не миновать и мужчину, если тот молод и красив.

В душе зашевелились прежние опасения. Если, как я понял, полицмейстер был в доле с местной братвой, то как знать – может быть, он поставлял им не только покупателей фальшивых бумаг? Почему бы чужакам, которых наверняка никто не хватится, вообще не исчезнуть бесследно, если это может принести энную сумму?

Я отогнал эти мысли – все равно другого выбора, кроме как следовать советам Пира, у нас не было. Все-таки паршивое чувство: когда ничего не можешь сделать, и остается только плыть по течению…

Да, поневоле пожалеешь, что нас не выбросило куда-нибудь в имперские земли. Впрочем, там с нами и разговор был бы совсем другой. Про имперскую полицию говорят, что она почти не берет взяток… А иностранца, пытающегося незаконно проникнуть на территорию коренного Таххара, без разговоров отправляли в каторжные поселения куда-нибудь в Тибет или австралийскую пустыню – добывать руду и рыть оросительные каналы.

Вот и Синяя улица, дом 25. На первом этаже девятиэтажной овальной башни было три магазина, но два были давно закрыты, и пыль густо обсела витрины изнутри.

Я вошел в единственный открытый магазинчик, стараясь держаться как можно уверенней. За прилавком дремал продавец. Еще пара парнишек подпирали стены. На вид не особые здоровяки, но это значит только то, что опасаться в случае чего их надо особо.

– Чего изволит уважаемый? – сонно произнес продавец, удостоив меня мимолетным взглядом.

– Мне нужен Бакор, – не терпящим возражений тоном сообщил я.

– Ну я буду Бакор. – Теперь в его глазах возник некий интерес.

– Здравствуй, почтенный Бакор. Меня прислал дядюшка Пир. – Я протянул тщательно завернутую в платок карточку. – Нам… мне и моим друзьям нужна помощь.

– Добро, – равнодушно кивнул хозяин. На визитку он даже не взглянул. – Пошли. – Повинуясь его знаку, один из парней безмолвно занял его место за прилавком, а Бакор приложил к двери в углу небольшую палочку, и та без звука ушла в пол (двери тут, как я успел заметить, были весьма разнообразной конструкции).

Мы прошли большое сводчатое помещение, разгороженное на множество клетушек ветхими пластиковыми стенами.