Когда Томсон вышел, леди Грейвз села возле открытых дверей, откуда хорошо были видны клумбы с цветущими розами и освещенные солнцем дубы в парке – здесь она собиралась почитать псалмы, что было ее обычным утренним занятием. Вскоре, однако, книга выпала из ее рук, и леди Грейвз погрузилась в размышления о прошлом и о том, что после всех бед и трудностей ее любимая семья, как ни странно, кажется, вновь входит в спокойные воды процветания и достатка. Долгие годы перед всеми ними маячил лишь один ужасный призрак – разорение, разруха и вымирание, но теперь все изменилось! Нет, радость была не для леди Грейвз – все ее надежды, переживания и любовь по большей части покоились на семейном кладбище. Однако она радовалась за своего покойного мужа и за старый дом, которому отныне ничего не грозило, и в котором предстояло жить ее потомкам.

Она, как и старик Томсон, чувствовала острое желание опуститься на колени и возблагодарить Небо за эту милость… но почувствовать себя полностью счастливой ей мешала мысль о Джоанне Хейст. Леди Грейвз слышала, что несчастная девушка вышла замуж за фермера, того самого, которого сама леди Грейвз встретила в поезде, когда ехала в Лондон; Генри рассказал ей об этом, и тон его был горьким…

История была любопытной, леди Грейвз не вполне понимала, что произошло, однако полагала, что ее сын прав – а также и то, что девушка, оказавшись здравомыслящей особой, поступила весьма мудро, заключив выгодный брак с состоятельным человеком, а не романтический союз с бедным джентльменом. Каким бы ни было настоящее объяснение, констатировать можно было одно: проблема разрешилась к всеобщему удовлетворению, и Джоанна Хейст заслужила их благодарность. Размышляя таким образом, леди Грейвз понемногу погрузилась в приятную дремоту, из которой ее вырвал стук колес. Она встрепенулась – и поспешила к парадной двери, где и встретила Генри – бронзового от загара и весьма окрепшего – который помогал выйти из экипажа своей молодой жене.

– О, матушка, это вы! – со смехом сказал он, целуя ее. – Превосходно! Из вашего письма я понял, что вы приедете только завтра. Послушайте, я совершенно потрясен! Двадцать с лишним лет я провел в море, но до прошлой ночи не представлял, что человеку может быть так тошно от качки. Я не представляю, как она это пережила!

– Прекрати рассказывать о моих недомоганиях, Генри, и уйди с дороги – дай мне поздороваться с твоей матушкой.

– Что ж, Эмма, – с улыбой сказала леди Грейвз, – должна сказать, что, несмотря на ужасный путь по морю, вы выглядите похорошевшей – и счастливой.

Он помогал выйти из экипажа своей молодой жене

– Благодарю вас, леди Грейвз! – отвечала Эмма, слегка покраснев. – Я совершенно здорова – и счастлива.

– Добро пожаловать домой, дорогая! – сказал Генри, обнимая жену, и они поцеловались. – Кстати, есть ли какие-нибудь новости о мистере Левинджере?

– Томсон говорит, он нездоров, – отвечала леди Грейвз. – Впрочем, для вас есть письмо от него, вот оно.

Генри прочел открытку, написанную несколько дрожащим почерком.

– Кажется, с ним все в порядке, – сказал Генри. – Но я все-таки поеду, съезжу к нему на двухчасовом поезде и вернусь вечером.

– Эллен и ее муж приедут к обеду, дорогой! – сказала леди Грейвз.

– Правда? Ну, полагаю, вы с Эммой их встретите. Я вернусь еще до их отъезда. Нет-нет, встречать меня не надо. Возможно, я вернусь последним поездом, а от Брэдмута пройдусь пешком. Мне нужно поехать – ведь я написал мистеру Левинджеру еще из-за границы, что повидаюсь с ним сразу же, как приеду, и он уже получил это письмо.

После разговора с мистером Левинджером Джоанна – впервые в своей жизни – спала под крышей дома своего родного отца. Впрочем, спать – это сильно сказано. Несмотря на усталость, потрясение от разговора, сердечная боль и бессильное негодование против собственной несчастной судьбы сделали отдых совершенно невозможным, так что Джоанна заснула лишь под утро. Ей приснился сон…

Ей снилось, что она одиноко стоит на скале, со всех сторон окруженной бушующим морем. Волны грозят обрушиться на нее, под черными небесами завывает унылый ветер, и в нем слышатся какие-то скорбные голоса, наперебой кричащие о грехах Джоанны. Волна накатывает за волной, и у каждой – человеческое лицо… вернее, это одно и то же лицо, только искаженное, словно оно отражается в тысячах кривых зеркал: то длинное, то широкое, то сплюснутое, то невыносимо огромное…. И вот оно уже заполняет весь океан и тянется к горизонту…. А вот становится крошечным, не более булавочной головки. Негодующее, гримасничающее, хохочущее, плачущее, с раскрытым в немом вопле ртом – это лицо ее мужа, Сэмюэла Рока. Оно все ближе, ближе, вот оно накатывается на ноги Джоанны, захлестывает ее колени… половина этого лица кривится от хохота, половина искажена жуткой агонией… вот обе половины слились воедино и вздыбились гигантской волной. Океан вдруг делается кроваво-красным – и огромная волна с лицом Рока ударяет Джоанне в грудь, сталкивает со скалы и увлекает вниз, вниз, вниз, в глубины бесконечного холодного покоя, откуда зовет ее детский голос…

Она проснулась и обрадовалась, увидев солнечный свет, бьющий в окна. Кошмар испугал ее, хотя от него осталось странное ощущение умиротворения. «Наверное, мне приснилась Смерть», – подумала Джоанна…

За завтраком она спросила служанку, как себя чувствует мистер Левинджер, и словоохотливая девица сообщила, что прошлой ночью он долго жег какие-то бумаги, а потом лег спать, сказав, что не станет вставать до приезда доктора. Кроме того, добавила девушка, от сэра Генри пришло письмо – он собирается заехать к хозяину после обеда. Джоанна сказала служанке, что останется в Монкс Лодж до приезда доктора Чайлдса, но потом уедет, однако мистеру Левинджеру нет нужды беспокоиться – у нее с собой лишь небольшой саквояж, и она сама доберется до Брэдмута, либо пешком, либо на поезде. Затем Джоанна отправилась к себе в комнату и стала думать.

Генри приедет… она была рада этому. Каким бы ужасным ни должен был стать их разговор, Джоанна уже приняла решение не избегать его. Они должны встретиться наедине – и в последний раз. Все остальное она могла пережить и перенести – но только не то, что Генри продолжал считать ее мерзкой изменницей. Сегодня она отправится в дом своего мужа, но прежде Генри узнает, почему она пошла на этот шаг. Теперь он счастливо женат, так что это уже ничего не изменит. Да и будет ли у нее другая возможность сказать правду? Инстинкт говорил ей, что карьера супруги мистера Рока – по крайней мере, в Брэдмуте – будет короткой, но она не сомневалась, что Рок приложит все усилия, чтобы у Джоанны не было ни единого шанса поговорить со своим бывшим любовником.

Возможно, она вела себя непоследовательно и не вполне милосердно – но и молчать она больше не могла. Она должна увидеть Генри, и увидит его; она должна рассказать ему, что у них был ребенок и что он умер…