За фрегатами снялась с якоря шхуна № 1. Ушаков заранее определил ее место в предстоящем сражении, между первой и второй батареями, у входа в залив, где укрылись французская бомбарда и галера. Шхуна должна была завязать с ними перестрелку, чтобы они не могли действовать бомбами против десантных судов.

Капитан Сарандинаки, волнуясь от нетерпения, то и дело хватал себя за подбородок. Глаза капитана блестели, лицо было влажно от пота. Он переминался с ноги на ногу. Нетерпение так владело им, что он готов был выкрикнуть слова команды, не ожидая приказания Ушакова, и с трудом сдерживал себя. Столько мыслей, страстных слов просилось наружу!.. Догадывался ли адмирал, что обуревало капитана Сарандинаки, всю жизнь мечтавшего об этом дне?.. Ведь здесь, у Корфу, сегодня должна была решиться судьба Греции – родины капитана, о которой он не забывал никогда.

Подзорная труба, в которую смотрел Ушаков, медленно поворачивалась от старой крепости к новой и обратно.

В промежутке между залпами корабельных пушек вдалеке прозвучал многоголосый крик.

– Видите, как бьет французская артиллерия по нашим батареям на берегу! Можно начинать и нам! – не утерпев, вскричал Сарандинаки.

– Не торопитесь, не торопитесь! Все в свое время. Терпение и выдержка, – остановил его адмирал. – Именно потому, что французы усиливают свой огонь, следует заключить, что войска наши двинулись на приступ. Но я хочу убедиться, что намерение наше отвлечь врага к наружным укреплениям крепости оправдалось.

Опустив трубу, Ушаков глянул на Видо. Там не было заметно никакого движения. Фрегат «Николай» и корабль «Мария Магдалина» направились на позицию против второй батареи; фрегат «Григорий» последовал за ними, но тут же повернул в сторону, как только его командир увидел сигнал, поднятый на флагманском корабле: Ушаков приказывал фрегату завязать бой с третьей батареей.

Пока передовые суда становились на шпринг, «Святой Павел» под всеми парусами приблизился к северному мысу. Он поравнялся с первой батареей и открыл огонь.

Батарея молчала. Французы растерялись. Они предвидели высадку десанта и готовились помешать ей, но атаки флотом не ожидали. Маневр, предпринятый адмиралом, захватил их врасплох.

– Держите ближе к берегу! – приказал Ушаков капитану Сарандинаки. – Глубина достаточна.

Не задерживая хода, флагманский корабль подошел ко второй батарее и дал залп всем бортом. Густой сизый дым пополз над водой к берегу, у которого колыхались на зыби остатки бона.

– На шпринг! На шпринг! – поторапливал Ушаков. – Мы будем бить разом по второй и третьей батареям. Поднимите сигнал: фрегату «Николаю» стать за нами, бить по второй батарее!

Теперь французы опомнились. Батареи открыли ответный огонь. Над зарослями засверкали короткие вспышки. Ядро за ядром понеслись навстречу флагманскому кораблю. С визгом промчалась картечь, зарябила воду, как град.

– Неприятель стреляет калеными ядрами! – известил, подойдя к адмиралу, капитан Сарандинаки. – Хочет поджечь нас!

– Усилить огонь! – отвечал Ушаков. – Тогда французам будет не до каленых ядер.

– Калеными ядрами бьют, басурманы! – выкрикнул канонир Ивашка.

– А ты примечай, каковы на цвет! – посоветовал парусник Трофим. – Ежели красного или белого, тогда опасайся пожара!..

Воющий шар вишневого цвета пролетел над шканцами. Ушаков наблюдал за ним, пока тот не врезался в море позади корабля. Раздалось шипение. Тотчас его заглушил грохот корабельных пушек.

– Настращали сими ядрами якобинцы! – с усмешкой кинул адмирал, когда Сарандинаки сообщил ему, что два каленых ядра пробили борт фрегата «Казанская Богоматерь», но пожара так и не вызвали.

Зажигательное свойство ядер терялось еще в полете: они остывали прежде, чем достигали цели.

– Усилить огонь! – снова приказал Ушаков.

Вскоре Видо был окружен с трех сторон.

Первую батарею громили фрегаты «Керим-бей» и «Казанская Богоматерь», против второй действовали корабли «Святой Павел», «Святая Магдалина», «Симеон и Анна», фрегат «Николай». За ними заняли места корабль Кадыр-бея и корвет «Гуссейн». Линию вдоль берега между второй и третьей батареями составляли турецкие суда: корабль и четыре фрегата. Между третьей и четвертой батареями, на расстоянии картечного выстрела от берега, были сосредоточены опять-таки суда русской эскадры: корабли «Святой Михаил», «Захария и Елисавета», посыльное судно «Панагия Апотуменгана» и фрегат «Григорий».

Против пятой батареи находились корабль «Богоявление» и один турецкий фрегат; корабль «Святой Петр» под командованием Сенявина и фрегат «Навархия» держали под контролем пролив от пятой батареи до мыса Дезидеро. Одновременно они вели бой с французскими судами: кораблем «Леандр» и фрегатом «Ля Брюн». Кроме того, Сенявин должен был воспрепятствовать переброске французских подкреплений с Корфу на Видо. Еще дальше, за мысом, на котором были возведены каменные пояса старой крепости, стояли в линии корабль патрон-бея, корабль «Святая Троица», фрегат «Сошествие Святого Духа», посыльные суда «Ирина» и «Макарий». Им были поручены два дела: обстрел старой крепости и содействие войскам на суше. Для этого при них находилась флотилия мелких десантных судов.

Далеко за цепью кораблей объединенной эскадры, на расстоянии, недоступном для картечи и ядер, стоял двухмачтовый английский бриг. С его палубы наблюдал за битвой неаполитанский министр, кавалер Мишеру. Опасность ему не угрожала, и он, раскрыв маленькую сафьяновую книжку, время от времени вносил в нее записи.

Внимание кавалера Мишеру приковал флагманский корабль русской эскадры. Последний почти вплотную подошел к французской батарее и не только выдерживал ее ураганный огонь, не только отвечал на него изо всех пушек, но в то же время продолжал возглавлять действия всех судов, штурмующих французскую твердыню. Неаполитанский министр и окружавшие его англичане не отрывали изумленных взоров от корабля русского адмирала, от сигналов, которые то и дело взвивались на мачтах «Святого Павла». Среди множества сигналов чаще всего повторялся один: «Усилить огонь!»

Грохот пушечных выстрелов, гул разрывов, свист и вой картечи слились в неумолчные громовые раскаты. Четыреста с лишним орудий эскадры и шестьсот пятьдесят крепостных орудий ревели во всю мощь своих медных глоток. Сотрясение воздуха было так сильно, что в церкви города Корфу упала с потолка штукатурка, а паникадило раскачивалось, как при землетрясении. Коптили свечи, языки пламени пригибались, словно их пытался задуть ветер, сами собой вызванивали колокола. К десяти часам утра почти все укрепления на острове Видо были превращены в развалины. Ядра стыли в развороченных печах. Всюду в траншеях и среди завалов лежали трупы французов. От павильона осталась одна, наполовину срезанная, колонна, торчавшая на вершине утеса. Пороховой дым густел, клубясь у подножия береговых утесов, расползался над морем. Остров был похож на огромное дотлевающее пожарище.

Французские пушки умолкали одна за другой. Первая батарея уже прекратила сопротивление. Со второй батареи еще вели ответный огонь четыре орудия, но «Святой Павел» дал по ним несколько залпов всем бортом, и на второй батарее также наступила тишина.