Ушаков вставал, снимал нагар со свечей и выходил на балкон, чтобы освежить голову, перед тем как писать письма императору Павлу, Нельсону, Али-паше. Дождь и холодный ветер били ему в лицо. Он стряхивал воду с мокрых волос и снова садился работать. Еще час, полтора, и можно будет лечь.

Однако и ночи часто бывали беспокойны и не давали отдыха. Сигнал тревоги много раз прерывал его сон. Это была обычно очередная вылазка французов за фуражом и продовольствием или новая попытка французского корабля «Женере» прорваться сквозь блокаду.

По сигналу тревоги Ушаков выбегал на шканцы. Один за другим вспыхивали фонари. Спускали гребные суда. Заранее назначенные к высадке солдаты сразу словно проваливались в расплывшуюся кругом муть. Слышно было, как плеск шлюпок и баркасов удалялся в черную глубь ночи, откуда доносились неясные раскаты артиллерии.

Сегодня как будто все было тихо, даже дождь перестал шуметь.

Ушаков писал, изредка взглядывая перед собой на длинные языки свечей. Они моргали, вытягивались, потом вдруг начали делиться на два, на четыре, на целые пучки. Уже не две свечи, а целые ряды их горели на столе, на полу и как будто снаружи мерцали сквозь стекла. Ослепительный свет резал глаза и наполнил комнату неприятным белым сиянием.

«Почему их зажгли так много? – думал Ушаков. – Ведь могут загореться шторы».

И в ответ на его мысли небольшая искра вспыхнула на столе и, как дятел по стволу сосны, побежала по шторе.

Ушаков хотел схватить ее и не мог подняться, таким тяжелым томлением налилось его тело. Он хотел крикнуть, но голоса не было. А золотой дятел уже метался под потолком.

– Корабль… корабль… горит… – пробормотал Ушаков и, вздрогнув, очнулся от дремы.

В каюте пахло нагоревшими свечами. Шторы качались от проникавшего в щели ветра.

– Спать, – сказал Ушаков и подошел к койке. – Я уже, бодрствуя, сны вижу. Надо, чтоб прислали мне офицера, который знал бы хорошо языки и мог снять с меня эту бумажную гору.

И едва он коснулся щекой подушки, как корма закачалась сильней, и все, что он думал, провалилось вместе с ним в глухую мягкую мглу.

Зима была сырая, тяжелая. Мокрый снег заметал корабли скользким холодным покровом. Уступы острова Видо, бастионы, каменные пояса новой крепости смутно чернели в серой мгле. Гора Сан-Сальвадор казалась вдвое ниже. Гуино совсем не был виден.

Мебель в адмиральской каюте покрылась плесенью, одеяло на койке стало холодным и влажным, на писчей бумаге расползались чернила. Не выручал даже толстый албанский плащ, хотя Ушаков редко снимал его. Все время хотелось согреться, но согреться было негде.

Провианта на эскадре почти не осталось. Морейский паша, несмотря на султанский фирман, отказал в снабжении. Люди голодали.

Каждое утро к адмиралу являлся с докладом исхудавший капитан Сарандинаки. Щеки его обвисли. Он будто постарел сразу на десять лет.

Ничто не действовало на Ушакова так тягостно, как рапорты капитана о больных. Заболевания среди экипажа не прекращались.

– Что говорит лекарь? – допытывался адмирал. – Не тифус это?

Ушаков особенно боялся тифа.

– Лекарь говорит, что болезнь, похоже, цынготная, от плохой пищи, – неизменно отвечал командир корабля.

– От плохой пищи! – возмущался Ушаков. – Я порой думаю, что не столько враги, сколько наши союзники хотят измором взять нас, чтобы мы отступились от Корфу!..

Адмирал знал, что говорил. Союзники действительно мешали ему, как могли. Банкирский дом Соммарива в Палермо, который должен был выдать деньги на покупку продовольствия для эскадры, вдруг объявил себя несостоятельным.

Впрочем, оказалось несостоятельным все Неаполитанское королевство. Подготовленный Нельсоном поход неаполитанской армии на Рим под командованием австрийского фельдмаршала Макка закончился полным конфузом. Несмотря на двойное превосходство в силах, неаполитанская армия была разгромлена французами на берегах Тибра. Остатки ее бежали в Неаполь с такой быстротой, что опередили преследовавшего их противника на два перехода.

Это было большим ударом для Нельсона, который ни на одно мгновение не сомневался в победе. Он взял на свой флагманский корабль дорогих ему Гамильтонов, короля Фердинанда с семьей и коронными драгоценностями. Министры и двор разместились на других судах эскадры. Все это произошло ночью с невероятной поспешностью и в полной тайне от верноподданных. На рассвете подняли паруса, и эскадра вышла в море, направляясь в Палермо.

Ушаков узнал о разгроме королевской армии от неаполитанского министра кавалера Мишеру который тотчас прибыл к нему с письмами от Фердинанда и адмирала Нельсона. Они просили помощи. По словам Мишеру, на судах русской эскадры находились двенадцать тысяч русских солдат, обещанных императором Павлом королю Фердинанду. Адмирал даже улыбнулся, услышав цифру, названную министром. Двенадцать тысяч!.. Имей он такое число солдат для десанта, к чему было ждать, когда Али-паша соблаговолит прислать своих арнаутов для участия в штурме Корфу?..

Получив исчерпывающее объяснение, кавалер Мишеру обратился к адмиралу с другой просьбой: выделить из состава объединенной эскадры два судна и послать их в Бриндизи, чтобы вывезти оттуда родственников неаполитанского короля. На этот счет Ушаков имел точные инструкции из Петербурга: оберегать всех венценосцев, чад их и домочадцев. Пренебречь инструкциями он не мог. Фрегат «Счастливый» и турецкое вспомогательное судно отправились за королевской родней.

Кроме того, произошло еще более неприятное событие. В одну из темных ночей, приказав поднять на «Женере» вычерненные паруса, капитан Лажуаль ускользнул в море под самым носом у Фетих-бея. Турки пытались свалить вину за это на своих часовых, но Ушаков догадывался, что здесь не обошлось без участия Фетих-бея.

Он немедленно сделал единственно правильный вывод. Пропустив «Женере» в море, Фетих-бей мог с таким же успехом пропустить под покровом ночи к осажденной крепости и суда противника с подкреплениями, если французы вздумают послать их из Италии. Такая вероятность не была исключена после неудачного похода, предпринятого Нельсоном и Макком.

Разгром неаполитанской армии развязывал руки генералу Шампионнэ, командовавшему французскими войсками. Значит, – справедливо полагал Ушаков, – следовало не терять больше времени на ожидание помощи от Али-паши, который упорно оттягивал присылку обещанных солдат, не надеяться на подвоз провианта из Турции, но поспешить с тем, для чего объединенная эскадра три с половиной месяца стояла у Корфу. Надо было переходить от блокады к решительным действиям против крепости.

Мысли адмирала были так поглощены этим предприятием, что он не хотел знать никаких других дел.

Балашов часто спрашивал его:

– Что прикажете, Федор Федорович, отвечать лорду Нельсону? Кавалер Мишеру, личный представитель короля неаполитанского, просит разрешения принять его.