— Мы там, в Канаде, все такие, время на болтовню зря не теряем, — не остался в долгу Шон.

Опьяненные не столько от красного вина, которого они оба практически и не пили за ужином, сколько от городского комфорта, от которого успели отвыкнуть, молодые люди были в приподнятом настроении. Судьба свела их, и они пребывали в состоянии легкой эйфории, чувствуя, что подходят друг другу. Все еще не веря свалившемуся на их голову счастью, они боялись вспугнуть его, словно птицу, свившую гнездо за окном на подоконнике в то время, пока вы были на отдыхе.

Пригубив мартини, Марта села в кресло напротив Майлза и, слегка прищурив глаза, начала разговор:

— Я давно хотела сказать тебе, что Белуджи на самом деле просто морочит нам голову своим мифическим ритуалом. Скорее всего он заранее знал о бесценных сокровищах, которые мы нашли.

— Согласен. Строить такие смелые предположения об исцелении и долгой жизни мог действительно только безнадежно больной человек, стоящий одной ногой в могиле. Штейман, в свою очередь, приплел к этой истории еще и обелиск Дэлтона.

— Даже не приплел, а поставил его во главу угла, — уточнила Марта. — Кстати, это далеко не первая и не последняя письменность, которая пока что остается не расшифрованной, но это вовсе не должно означать, что на ней говорят небожители, если таковые вообще есть. Да и разве тебя не удивляет тот факт, что летописцы ассирийских царей вместо того, чтобы донести до будущих поколений историю о героических подвигах своих повелителей, вдруг решили запечатлеть на века какую-то информацию на никому не известном языке? Вот почему я склоняюсь к приземленной, а значит, наиболее правдоподобной версии о том, что на обелиске мы видим письменность какого-то племени или малого народа, в силу объективных причин пока еще не попавшего в поле нашего зрения. Мы должны не раздувать щеки от важности, а все-таки признать тот факт, что как минимум семьдесят процентов истории Древнего мира нам вообще неизвестно. На территории Междуречья, да, собственно, и на всей планете происходило гораздо больше событий и проживало намного больше народов, чем мы до сих пор предполагали.

Из высоких акустических колонок мягкими волнами разливался легкий джаз, слегка приглушая бархатный голос Марты.

— Не знаю, почему, но у меня нехорошее предчувствие. Такое ощущение, что должно произойти что-то ужасное и непоправимое.

— Не стоит сгущать краски, скоро весь этот кошмар забудется, — попытался развеять опасения девушки доктор Майлз, вызванные, по его мнению, воспоминаниями сцен демонической одержимости и последующей смерти профессора.

— Там, в тоннеле, когда мы все впали в состояние гипноза под воздействием сладкого запаха, я снова видела себя в каком-то храме, но уже с короной на голове в окружении белокурых юношей, одетых в длинные льняные хитоны. Они подвели меня к трону и, назвав королевой, поклонились мне.

— Надо же, какие эротические сны! Белокурые голубоглазые арийцы окружили вас, да еще и назвали своей королевой. Что было дальше, можно уже не рассказывать, и так все ясно.

Марта бросила в него мягкой подушкой и, рассмеявшись, продолжила:

— Я повернула голову влево и увидела возле себя на золотом троне величественного ангела в ослепительно белых одеждах. Но его глаза почему-то были абсолютно черными, и от него отчетливо веяло холодом. Более странного сна у меня еще никогда не было.

— Я думаю, что мы все просто надышались очень сильным галлюциногеном, который был в законсервированном состоянии внутри усыпальницы. Отвалив камень, мы создали конвекцию воздуха, и прямо на нас повеяло этим газом, образовавшимся в результате гниения каких-то растений, которыми вполне могли украсить саркофаг или даже посыпать весь пол во время похоронной процессии. Так что у твоего яркого сна есть вполне научное объяснение.

— Твоя невозмутимость начинает меня раздражать.

Марта незаметно для себя допивала вторую порцию мартини, от которой отказался Шон. Алкоголь оказал на нее прямо противоположное действие. Вместо безмятежности и радости на лице красивой девушки, излучающей всего пятнадцать минут назад счастье и даже легкий восторг, постепенно проявлялась отчетливая тень беспокойства и тревоги.

— Одно могу сказать тебе с полной уверенностью. К нашим переживаниям все равно никто не прислушается. В этой истории замешаны такие могущественные силы, что мы по сравнению с ними выглядим просто ничтожными клопами и вряд ли сможем хоть как-то повлиять на ход событий.

— Ты что-то скрываешь от меня?

— Нет, просто посмотри на все свежим взглядом. В этой истории нет места для случайных совпадений. Сколько экспедиций, да и просто фанатиков-одиночек пытались разыскать хоть какие-то вещи, относящиеся к периоду израильских царей. Да и разве мы ставили перед собой изначально такую задачу?

— Не вижу в этом ничего сверхъестественного. На то она и археология, чтобы преподносить сюрпризы, — возразила Марта.

Допив мартини, она вдруг сама переключилась на другую тему.

— Я же хочу обратить твое внимание на вопиющее поведение Белуджи. Неужели тебя до сих пор не настораживает тот факт, что эти бесценные артефакты, которые мы нашли, он хранит втайне от всего научного мирового сообщества, как будто они должны принадлежать только ему одному?

— По правде говоря, я не могу сказать, что это мы их нашли. К пещере привез нас все-таки Трейтон. Ну а во-вторых, когда ты подписывала контракт, ты не могла не заметить пункт, в котором четко сказано, что если мы попытаемся предать огласке хоть что-нибудь, включая само место обнаружения артефактов, без письменного согласия инвестора, нас ожидает колоссальный штраф. Несложно додумать, что с нами будет в случае его невыплаты, — до трех лет тюремного заключения, если адвокат окажется способным малым. И что-то мне подсказывает, что мы оттуда уже не выйдем. В-третьих, Джино только сегодня их увидел, и кто знает, что может произойти завтра. Как бы не вышло так, что тебя пригласят на всемирное телешоу, на котором наш работодатель торжественно вручит менору израильскому послу, а министру культуры Ирака — ключи от новой мечети, и на этом вопрос будет закрыт.

— Я не верю в эту сказку. Даже менору он не отдаст, не говоря уже о пергаменте и хошене. Поэтому мы должны завтра на пресс-конференции, которую я уже созвала, попросив коллег не трезвонить об этом на весь мир, сделать официальное заявление о том, что Белуджи — самый обычный расхититель гробниц. Все, что было необходимо, я успела сфотографировать. К тому же, камера профессора тоже у меня. Фотографии я распечатала, да и пещера сама по себе будет являться ярким доказательством наших слов. Мы — прежде всего ученые, поэтому никакой контракт и угрозы не заставят меня молчать.

Майлз лишь с сомнением покачал головой, не став упрекать Марту за то, что она успела наломать дров. Для себя он уже принял решение не участвовать ни в каких пресс-конференциях. И вовсе не потому, что он боялся судебной тяжбы с Белуджи, в которой у медиамагната, как у незаконно присвоившего себе ценности, принадлежащие Ираку, не было никаких шансов. Майлз переживал за куда более реальную угрозу, а именно за сокрытие от правосудия факта убийства человека. Сразу по прилету они были обязаны заявить в полицию об убийстве профессора, которое произошло на их глазах. Учитывая, что никто их насильно не удерживал от этого поступка, против них с Мартой теперь могли выдвинуть вполне реальное обвинение. Не обронив ни единого слова, он подошел к окну и раздвинул шторы. Машина Пирсона с выключенными фарами стояла прямо напротив дома. Марта подошла к Шону и выглянула на улицу из-за его плеча: