/2011.09.13/11:15/

Ватикан

— Это возмутительно! Вы опоздали на целых пятнадцать минут! — поздоровался с Майлзом начальник секретной службы Ватикана Антонио Палардо.

— С моей коллегой случился приступ. Я был вынужден сопроводить доктора Мейерс в больницу, поскольку у нее нет родных и близких, — волнуясь и краснея, оправдывался Шон.

Антонио Палардо показался ему не особенно приветливым, как и все бывшие военные и полицейские. С мраморным выражением лица он сухо представился и заставил ученого второй раз пройти через рамку металлодетектора, забывшего впопыхах выложить из кармана ключи. По дороге в кабинет понтифика он объяснял на ходу, загибая пальцы на обеих руках, основные правила поведения с наместником Бога на Земле во время предстоящей беседы. Майлз запомнил всего семь из них:

«1. Не позволять себе фамильярного отношения к Папе Римскому. Обращаться к нему строго — Ваше Святейшество, а не Папа, сеньор, мистер, сэр и тому подобное.

2. Не лезть к нему с поцелуями в порыве проявления христианской любви к ближнему, иначе мне придется „поставить вас на место“.

3. Стараться не чихать и не кашлять, а если уж невтерпеж, то в строго противоположную сторону от Папы.

4. Не перебивать понтифика, пытаясь удивить его своими глубокими познаниями библейских текстов, а также сомнительными подробностями из жизни Христа, почерпнутыми из апокрифов. В особенности не спрашивать, что он думает по поводу характера отношений между Иисусом и Марией Магдалиной, а также, почему он до сих пор не предал анафеме Дэна Брауна, спекулирующего на глубоких религиозных чувствах христиан.

5. Не глазеть на него неотрывно с идиотским, умиленным выражением лица.

6. Не пытаться взять у него автограф и не просить прикоснуться к вашему нагрудному крестику.

7. Не давать обещаний перевести все свои сбережения на личный банковский счет понтифика и исправно в дальнейшем платить ему десятину. Этот вопрос можно обсудить с камерарием по окончании аудиенции».

Переступив порог, Майлз удивился простому убранству хорошо освещенной комнаты с широкими арочными окнами, выходящими на ухоженный сад, разбитый во внутреннем дворе резиденции. В кабинете не было ничего лишнего, но вместе с тем чувствовался изысканный вкус и композиционная завершенность строгого классического стиля. Все предметы внутреннего убранства были на своих местах. Растерявшись от волнения при виде дремлющего в кресле понтифика, молодой ученый принялся рассматривать картины великих итальянских мастеров.

Заметив, что камерарий задумался о чем-то своем, отец Винетти поспешил первым доложить о прибытии гостя:

— Ваше Святейшество, позвольте представить вам доктора Майлза из университета Торонто.

Понтифик приподнял голову и лишь слегка кивнул в ответ. Смотритель архива дал понять ученому, что можно присесть, и предложил ему чашку зеленого чая, который уже успел остыть. Аромат мяты немного успокоил учащенное сердцебиение, но не настолько, чтобы избавить Шона от волнения. Майлз постарался расслабиться, приготовившись к вопросам. Папа посмотрел на настенные часы, которые представляли собой целое произведение искусства с библейским сюжетом вертепа, и, выдержав небольшую паузу, первым обратился к ученому:

— Все чаще и чаще люди опаздывают ко мне на встречу.

Шон открыл рот, чтобы извиниться, но Папа перебил его.

— Я знаю, что в этом нет вашей вины. В Риме стало невозможно планировать время нахождения в дороге из-за пробок, поэтому опоздания теперь уже в порядке вещей.

Взглянув на камерария, он продолжил:

— Кардинал Сантори говорит, что город наводнили дешевые корейские автомобили, розданные в кредит даже тем, кто не имеет водительских прав, так что очень скоро мы будем надевать респираторы, как японцы в Токио.

Доктор Майлз вежливым кивком головы поприветствовал кардинала, сообразив, что Папа в ходе разговора уже представил своего секретаря.

— Сегодня утром я, как обычно, перечитывал Библию и снова невольно задумался.

Секунд на шесть возникла пауза, а затем понтифик продолжил:

— Для чего Господь сделал сердце фараона упрямым, и тот не позволял сынам Израиля уйти из Египта? Только ли для того, чтобы явить все эти знамения и чудеса, или Всевышний преследовал еще какую-то цель? — спросил понтифик, изучая наполовину прикрытыми глазами гостя.

Шон сразу почувствовал себя неуютно. Он понял, что святые отцы решили ему устроить экзамен. Ему меньше всего сейчас хотелось доказывать, что докторскую степень ему присвоили заслуженно, а не за красивые глаза или за деньги, но из уважения к Папе он все же ответил:

— Ваш вопрос входит в обязательную программу обучения второкурсников нашего университета. С вашего позволения, я буду использовать поменьше прилагательных и говорить кратко.

Отец Винетти слегка покраснел. Он никак не ожидал от Майлза такого категоричного начала беседы.

— Бог хотел показать фараону, что может при желании лишить человека свободы выбора, и тот не в силах будет повлиять на ход событий, происходящих в его жизни. Он может удержать человека от раскаяния, и тот умрет, так и не пожалев о своих злодеяниях. В конечном счете мы не в состоянии постичь, почему Он кому-то дает шанс и наказывает, — чтобы человек исправился, а другого укрепляет в своих заблуждениях и душевной слепоте, — ответил Шон, глядя в окно.

Кардинал Сантори слегка прокашлялся и, удивленно приподняв бровь, спросил:

— То есть, другими словами, вы учите студентов тому, что Господь вынуждает человека грешить?

Шон развел руками, хотел что-то сказать, но затем передумал. Весь разговор изначально скомкался и пошел совсем не так, как он себе представлял. Залившись краской, он залпом выпил почти весь чай. Первым, что пришло ему на ум, было встать из-за стола и, поблагодарив за гостеприимство, попрощаться. Но, вспомнив о Марте, он понял, что, кроме католического священника, обряд экзорцизма провести будет некому. Собравшись с мыслями, он все же нашел более-менее подходящий ответ на каверзный вопрос кардинала:

— Когда еврейский народ погряз в грехе идолопоклонства, Всевышний передал Свое послание через пророка Йешаягу…

— Вы имеете в виду пророка Исайю, — уточнил отец Винетти.

— Да… я преподаю студентам иудаизм и стараюсь произносить имена ветхозаветных праотцов и пророков предположительно так, как они должны были звучать на самом деле, поэтому мне тяжело с ходу перестроиться на привычные для христианского уха искаженные версии.

Кардинал слегка скривился в недовольной ухмылке, расценив слова теолога-иудаиста не иначе как камень в огород всего христианского мира.

Шон привык к похожим ухмылкам, которые вообще никогда не сходили с лиц представителей Теологической комиссии Ватикана во время его выступлений на международных конференциях, поэтому он спокойно продолжил свою мысль: