принадлежностей, товаров для рукоделия, а между ними ютились «Обувь», «Оптика», «Книги», «Игрушки», «Парфюмерия», «Кондитерская», «Письменные принадлежности», «Закусочная», «Табак». Улица вскоре стала совсем узкой. Но зато, без конца разветвляясь, она увлекала прохожих все дальше и дальше. Хотя кое-где попадались лестницы, затруднявшие наше движение, мы все же шли вперед. Девочка, позабыв о своей болезни, оживилась, секретарша шагала в ногу со мной.

Постепенно менялся характер магазинов.

«Автомобильные принадлежности», «Джинсы», «Китайская медицина», «Грампластинки», «Электротовары по сниженным ценам», «Патинко» – оттуда доносились бравурные военные марши, – закусочная, где подавали жареную птицу, – дорогу перед закусочной загромождали ящики с пустыми пивными бутылками. Фотомагазин, библиотека, закусочная (специализируется на карри-райсе[12] и салатах), «Продажа подслушивающей аппаратуры», кафе-мороженое…

В этом кафе мы купили три порции шоколадного мороженого. Девочка, откинув край одеяла, с наслаждением лизала мороженое. Меня охватила тоска, – казалось, время застывает.

Напротив кафе в узком переулке указатель – «Общественная уборная». Дальше улица снова изменилась. На вывесках призывно плясали неоновые огни. Мозолили глаза шеренги игровых автоматов, кабаре, стрип-шоу. Улица эта вовсе не такова, чтобы прогуливаться по ней, толкая одной рукой кресло с девочкой, а другой поддерживая под локоть секретаршу. Но мне казалось, что впереди вдруг забрезжила надежда. Да, если мне вообще суждено встретиться с женой, то именно здесь, в этих закоулках. У меня не было серьезных оснований считать, будто конец моего пути уже близок, но какое-то предчувствие, смутная уверенность то и дело посылали по моим нервам сигнал тревоги.

Лучше всего – поручить бы кресло секретарше, а самому хоть что-то предпринять.

– Могу я довериться вам?

– Да, и я постараюсь оправдать ваше доверие.

– Что я должен буду сделать для вас, если вы сдержите обещание?

– Угадайте сами.

По прищуру ее черных глаз я понял: она обожжена злостью, искрой проскочившей между висками, точно в разрядной трубке. Но даже доверься я ей, времени у меня в обрез – столько, сколько понадобится им, чтобы доесть мороженое. Оставлять их одних дольше мне не хотелось.

– Сэнсэй! – вдруг воскликнула девочка. – Посмотрите, вон он…

Вафельный стаканчик с мороженым указывал на какую-то лавку наискосок от кафе, смахивающую на контору по торговле недвижимостью. Во всю ширину витрины золотились выпуклые иероглифы: «Консультирую покупку и продажу любых внутренних органов», чуть ниже – прейскуранты Центра переливания крови, Банка мужского семени, конторы страхования роговицы. На двери висела неприметная деревянная табличка: «Справочное бюро по всем видам развлечений».

В просветах между приклеенными к стеклу иероглифами прейскурантов виднелась как бы разделенная на части комната.

Нагнувшись, чтобы мои глаза оказались вровень с девочкиными, я подвигал головой из стороны в сторону и, отыскав наконец подходящий просвет, увидел такую картину. У окна стоял стол, и человек семь или восемь врачей в белых халатах, сидя вокруг него, пили пиво. Один раскачивался взад-вперед, поглаживая усы, другой нелепо смеялся, широко раскрыв рот и обнажив зубы, третий прочищал спичкой трубку, – словом, каждый держался совершенно свободно. С ними, похоже, была и женщина, но я не уверен в этом. В глубине комнаты – конторка. Еще один мужчина в белом халате, стоя в неестественно напряженной позе, разговаривал с сидевшей за конторкой женщиной. На ее круглом лице блестели очки без оправы, из глубокого разреза гордо выставилась напоказ пышная грудь – женщина была очень похожа на владелицу посреднической конторы Мано, рядом с клиникой. Неужели мужчина, принявший столь странную позу, и впрямь заместитель директора?

Вафельный стаканчик в руке раскис, точно намокший хлеб. Бросив его под кресло и слизывая с пальцев мороженое, я покосился украдкой на секретаршу – она, нагнувшись, как и я, внимательно следила за тем, что делалось за стеклом.

– Уж не заместитель ли это директора клиники?

– По-моему, да. Остальные – из аптеки, а может, и из отделения искусственных органов.

– Что, если они нас заметят?

Девочка откусила край вафельного стаканчика и, понизив голос, сказала:

– Меня, думаю, здорово отругают.

– Не посмеют. Какое они имеют право?

Но секретарша промолчала. Она не отрывала глаз от окна и, казалось, наподобие быстродействующего компьютера оценивала обстановку. Может быть, ей все известно – зачем собрались там эти люди и что они намерены делать. Это мне приходится строить туманные предположения, а она, секретарь заместителя директора, не может не быть в курсе дела. И молчит, лишь пока не прикинет в уме, стоит ли поделиться со мной своей тайной.

– Давайте вернемся, – испуганно сказала девочка; ей, наверное, передалось наше беспокойство.

– Куда?

– Куда хотите.

Я погладил ее по щеке и вытер ей уголки глаз. Осталось ощущение, будто на пальцы налип крахмал.

Секретарша резко выпрямилась и, осмотревшись, сказала:

– Только б они не заметили нас – тогда всё в порядке.

Неужели она решила перейти на нашу сторону? Мужчины в белых халатах вставали из-за стола. Мы укрылись вместе с коляской позади колонны, и я решил заказать по одному апельсиновому шербету.

Врачей, вместе с заместителем директора, было семеро. Провожаемые вежливым поклоном женщины, похожей на Мано, они поспешно пересекли улицу и скрылись в общественной уборной.

Скрылись, и долго ни один из них не выходит. Шербет уже наполовину съеден. Не иначе они там по большой нужде. Все семеро – разом? Нет, это немыслимо. Да и заместителю директора из-за его резинового корсета не воспользоваться обычным унитазом. Что же могло случиться? Подожду еще две минуты, нет, минуту и, если они не появятся, сам зайду в уборную.

Оставив своих спутниц, я пошел туда. У входа была приклеена бумажка «Неисправно», чуть ниже – «М», а на ставнях какие-то полустершиеся иероглифы. Внутри ни души. Спрятаться в этом пропитанном запахом аммиака помещении, ярко освещенном лампами дневного света, семерым мужчинам невозможно. На левой стене пять пожелтевших писсуаров. Справа – три кабинки. Видно, к празднику их кое-как подлатали кусками фанеры. Я не мог представить, чтобы в каждой кабинке уместилось по два-три человека. Но, на всякий случай постучав, распахнул одну за другой все двери. Никого.

Правда, последняя кабинка отличалась от остальных. Там не было унитаза. На его месте зиял четырехугольный люк, и в нем виднелись ступеньки, ведущие в полутемный подвал. И в потолке был люк, куда вела металлическая лесенка. Прямо как вход в трюм грузового судна. Вся эта компания, несомненно, скрылась через один из люков. Но нигде никаких следов. Да, семерым потребовалось немало времени, чтобы выбраться отсюда. Почему же я не зашел сюда следом за ними, с запоздалым сожалением подумал я. Войти в общественную уборную может каждый – даже извиняться не надо было бы.

Я уже выходил из уборной, когда на