Намеченный на октябрь 1941 г. пленум был отменен единолично Сталиным, хотя члены ЦК уже собрались в Москве. Решения оргбюро оформлялись путем опроса его членов, в полном составе оно фактически не собиралось. Члены Политбюро, секретари ЦК, не говоря уже об остальных членах ЦК, стали послушными исполнителями воли «вождя». Бюрократизация и централизация резко усилились еще накануне войны. В 1938 г. был введен институт назначаемых партийных организаторов центрального и других комитетов. Во время войны он получил широкое развитие. Участилось назначение секретарей вышестоящими комитетами вместо их выборов, определенных уставом. Небывалую власть над исполнительными органами партии получил ее аппарат. Приобрело исключительное влияние управление кадров ЦК (Маленков), его отделы (свыше 40) подбирали руководителей во всех областях жизни страны. Получили распространение другие чрезвычайные органы — политические отделы в Вооруженных Силах, на транспорте, в сельском хозяйстве, партийные штабы на строительстве. Это снижало ответственность и авторитет руководителей. Возникла практика совместных постановлений партийных и советских органов. Это вело не только к дублированию партийными комитетами государственных и хозяйственных органов, но и фактическому сращиванию их. Были случаи прямой отмены комитетами решений советов. Сверхконцентрация власти препятствовала принятию своевременных и компетентных решений, тем более что свыше 60 процентов членов партии были малограмотными. Часто они выдвигались на руководящую работу. В Свердловской области, например, они составляли свыше трети всей номенклатуры обкома. Такие люди были не в состоянии вычленить из всего круга задач главное. Они сковывали инициативу специалистов. Приводят пример, как Омский обком ВКП(б) выносил решения о разгрузке отдельной баржи, перемещении нескольких станков[280].

Историка не могут обмануть некоторые внешне демократические мероприятия. Так, в январе 1943 г. ЦК принял постановление «Об отчетах и выборах партийных органов в первичных парторганизациях». Антидемократическую основу режима такие меры отнюдь не могли поколебать. Скорее всего они были лишь мимикрией. В наши дни трудно объяснить позицию тех исследователей, которые считают «во многом оправданными» централизацию партии, беспредельное расширение ее чрезвычайных органов, отказ от уставных норм. Авторитаризм нельзя оправдать никакими экстремальными условиями. Нельзя принять тезис о том, что партия была «встроена» в командную систему, составляла ее «ядро». Это верно лишь относительно членов партии — руководителей учреждений, предприятий, организаций. Но это нельзя отнести к миллионам рядовых членов партии, в большинстве своем — лучших производственников, лучших военнослужащих. «Коммунисты, вперед!» — этот призыв звучал в годы войны на самых трудных участках боя. «Он был сильнее приказа», — пишет «Правда» 13 октября 1989 г. Эти слова стали настолько привычными со времен войны, что над их смыслом мало кто задумывается. Тем не менее они не точны или просто ошибочны. Свои передовые позиции в боевом строю армейские коммунисты заняли с первых дней войны и не покидали их до последнего часа. Коммунистов не надо было постоянно «призывать», как утверждает пресса. Их авангардная роль на фронте была делом обычным и потому, что в партию шли, в партию принимали лишь тех, кто на деле уже был впереди. Авторитет коммунистов был небывало высоким — не случайно в 1941–1945 гг. в партию вступили 5 319 297 человек. Ряды ВКП(б) возрастали, начиная с первых, самых тяжелых месяцев.

Весьма показательно, что оккупанты расстреливали за одну только приверженность к мировоззрению не православных, католиков, мусульман, не либералов и консерваторов, а коммунистов. И не только из-за их преданности идее — они были организаторами борьбы против фашизма. Одной из главных причин поражения агрессоров явилось то обстоятельство, что им не удалось вбить клин между населением и членами партии. Это постоянно привлекает внимание многих зарубежных ученых. Известный французский историк и военный деятель Ф. Гамбьез отметил «надежное патриотическое воспитание солдат Красной Армии, любовь советских людей к своей многострадальной земле, высокий боевой дух масс». Его соотечественник Мишель считает, что источником боеспособности Красной Армии «были любовь к своей земле и преданность своей политической системе»; «коммунистическая партия полностью слилась с русской нацией, чтобы руководить ею и вести ее в бой». «Патриотизм русских, а также других народов, с железной энергией, сконцентрированной коммунистической партией на военных усилиях… вызвал чудо», — пишет Гостони (Швейцария). Заметим, что Мишель и Госто-ни применяют слово «партия» также недостаточно строго, пренебрегая тем фактом, что не все в партии олицетворяли провозглашенную ею идею.

Тем не менее все сказанное здесь не позволяет сделать вывод о «партийной армии». На самом деле, Мехлису принадлежат слова: «Центральный Комитет поставил перед Политуправлением задачу большевизировать партийно-политический аппарат и всю Красную Армию»[281]. Была расхожая мысль о том, что политотделы призваны обеспечить повседневное безраздельное влияние на всю жизнь и деятельность Вооруженных Сил. Но едва ли они когда-либо добились этого. Красная Армия вступила в войну под лозунгами, которые вслед за сталинской пропагандой современные «антикоммунисты» называют «большевистскими». Но этого недостаточно, чтобы приравнивать РККА к вооруженным партийным формированиям германских или итальянских фашистов. К такой аналогии больше подходят войска НКВД, но не армия. Тем более что и в фашистских государствах в споре о приоритете партийных или профессиональных войск победили вторые. Им было отдано предпочтение. РККА после 1937–1938 гг. в условиях огосударствления партийной верхушки стала инструментом самовластья, но не партии. Обстановка несколько изменилась со смертью Сталина. На октябрьском пленуме ЦК КПСС (1957) говорилось, что Вооруженные Силы должны быть «в руках партии», но не одного лица (Жукова). Но здесь также подразумевалась не партия, а генсек или, в лучшем случае, помимо него несколько партийных лидеров. В минувшей войне РККА воевала под знаменем Советского государства, которое большинство населения страны и большинство российского зарубежья с полным основанием отождествляло с Родиной.

Политический аппарат — узловой момент темы «партия и вооруженные силы». В официальной историографии он освещен крайне скупо. Имеющиеся работы выдержаны в апологетическом стиле. Большинство источников ученым недоступно. Писатели и в данном случае обогнали историков, если не в освещении, то, по крайней мере, в смелых попытках нетрадиционно подойти к теме. При первом же ознакомлении с этим сюжетом выявляются такие вопросы. Было ли оправдано введение в РККА этого аппарата в 1918–1919 гг.; почему вопреки духу и букве Программы РКП(б) 1919 г. эти чрезвычайные органы сохранились и после окончания гражданской войны, после воспитания и обучения нового командирского корпуса. Не стали ли они бюрократической надстройкой, обычной для режима; какова их роль в репрессиях против армии и флота; как объяснить чехарду с неоднократными отменой и восстановлением института военных комиссаров перед и во время войны; какими были функции политаппарата в 1941–1945 гг.; почему и после упразднения института комиссаров этот аппарат остался вплоть до рубежа 80—90-х гг. в определенной мере не зависимым от командиров, что ослабляло единоначалие и ответственность