представителями на фронтах. 23 июня 1941 г. при ней был институт «постоянных советников». В их числе были Г. Кулик, Б. Шапошников, К. Мерецков, П. Жигарев, Н. Ватутин, Н. Воронов, А. Микоян, Л. Каганович, Л. Берия, Н. Вознесенский, А. Жданов, Г. Маленков, Л. Мехлис.

Возникли новые наркоматы. Во многих партийных комитетах были введены должности секретарей, ведающих отраслями народного хозяйства, и созданы многочисленные новые отраслевые отделы, например, по авиапромышленности. Вместе с этим усилилась и без того существовавшая чересполосица в правах и обязанностях различных учреждений, бестолковое дублирование. К уже имевшемуся аппарату на местах прибавлялись различные представители и уполномоченные и «особо уполномоченные» ГКО. Расширился институт парторгов на крупных предприятиях. Вся эта во многом показная коллегиальность объективно была призвана, в частности, замаскировать самодержавие Сталина.

В новейших трудах нет единого мнения о том, как действовал механизм управления в 1941–1945 гг. Морозов осуждает «экстремистские суждения» Павленко и Кулиша, которые в своих публикациях и устных выступлениях пытаются внушить читателям и слушателям мысль о том, что, якобы, никакой Ставки, никакого ГКО фактически и не было, а было лишь одно лицо, которое самочинно захватило в свои руки всю политическую и военную власть и занималось в годы войны лишь тем, что «допускало ошибки». Заметим, что по традиции ИВИ критик упрощает позицию историков[273]. Другие авторы пишут о неком безликом «советском политическом руководстве», заседаниях Политбюро ЦК и Ставки, принимавших коллективные решения. Но видимость нельзя выдавать за действительность. Даже в предельно экстремальной ситуации, например, перед 23 августа 1939 г., 22 июня 1941 г., Сталин принимал единодержавные решения вопреки здравому смыслу. Как показывают новейшие публикации, названных заседаний почти не было, были встречи в кабинете Верховного и тех лиц, которых он в данный момент вызывал. Решал же все неизменно сам Сталин. Без него, подчеркивает Кузнецов, ничего не решалось. Сталин не считался ни с кем и ни с чем, повторяет другой автор. «Достаточно Сталину было сказать «нет», как это «нет» в мгновение становилось законом» (С. Королев). «Немедленно прекратить производство таких-то самолетов! — приказывал Сталин. — И прекращали» (Шахурин). «Маршал Сталин, — говорил Жуков 7 июня 1945 г., отвечая на соответствующий вопрос иностранных корреспондентов, — лично руководил участками борьбы Красной Армии против немецкой армии, в том числе он детально руководил и теми большими операциями, которые мною проводились» (как можно одному чем-то «руководить», а другому — то же самое «проводить»?).

Опираясь на свидетельства Жукова и Василевского, Павленко показал практическое слияние двух высших государственных учреждений ГКО и Ставки. Приходя к Сталину, люди не знали, ругали их в ГКО или Ставке, Сталин был тем и другим. «Его слово, — по мнению Жукова, — было окончательным и обжалованию не подлежало». Василевский рассказал, что за 30 месяцев его деятельности в качестве начальника Генштаба и члена Ставки полностью она ни разу не собиралась. Сталин во многом следовал монархической модели Главного Командования. Любопытны свидетельства Исакова. Совещания у Сталина он делит на два вида. «Вождь» выслушивает всех приглашенных, «вылавливает» из их выступлений то, что ему казалось существенным, отметает крайности и подводит итоги. Другие совещания проходили при наличии у Сталина готового решения. Участники понимали это и выступали соответственно. В постановлении ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» было подчеркнуто, что военачальники взяли в свои руки определенные участки руководства[274]. Естественно, определенными участками они руководили. Но в «своих руках» постоянно держал руководство лишь Сталин. Некоторые авторы, имея в виду тесное сотрудничество Сталина с Жуковым и Василевским, полагают возможным говорить о существовании у власти «дуумвирата» и «триумвирата». Но роли Сталина и любого из его советников совершенно несопоставимы. Триумвират же предполагает власть лиц, чей политический вес примерно одинаков.

Итак, ГКО, Ставкой, Политбюро, СНК, НКО был Сталин. Это позволяло ему многие вопросы решать достаточно оперативно. Казалось бы, это — довод в пользу тезиса о том, что в те годы именно такой режим и был нужен. Ряд авторов не мыслит твердой и эффективной власти без тирании. Они объясняют сверхцентрализм и сверхжестокость условиями предвоенных и военных лет, спецификой страны, ее народов, особенностями ее прошлого. Они не понимают, что именно в годы войны такой механизм управления нанес наибольший урон, что преступления Сталина и его подручных ничем нельзя оправдать. Он занимал непомерно большое число должностей и ни с одной из них не справлялся. В мемуарах Воронова, Новикова показано, как Сталин и вместе с тем члены Ставки и ГКО постоянно «отвлекались на мелочи», «без конца обсуждали», например, форму штыка пехотной винтовки. Сталин ввел ежедневные личные доклады многих наркомов. Собственно, такая практика сложилась еще до войны. ЦК ВКП(б) и СНК решали вопросы о запасах горючего на новых самолетах, о «маскирующей окраске самолетов и аэродромных сооружений»[275].

Тезис о наделении Главнокомандующего — высшего военного специалиста — во время войны всей полнотой власти как условии успешного руководства всегда имел своих сторонников. После второй мировой войны эта мысль принята многими германскими мемуаристами. Правда, она служила оправданию германского генерального штаба, будто бы полностью лишенного Гитлером политического и иного влияния. Гитлер же, облаченный большими правами, не был военным специалистом. Ни Суворов, ни Кутузов не ездили в Петербург согласовывать военные решения, от которых подчас зависела судьба не только внешнеполитических планов российского престола, но и самой России. Но эти люди были специалистами самого высокого класса. Во всяком случае, сосредоточение власти в руках одного лица не должно переходить разумных пределов. Не любая централизация оправдана. Сталинская сверхжесткая, часто неразумная централизация сковывала деятельность армии, экономики.

К проявлению бюрократизма в сталинском руководстве войной необходимо отнести учреждение в первые военные дни не только не нужных, но и вредных промежуточных звеньев в виде Западного, Северо-Западного и Юго-Западного направлений, как надстроек над фронтами. Это было еще оправдано, если б во главе их были поставлены квалифицированные и обладающие определенной самостоятельностью военачальники. Но ни того, ни другого не было. Во главе направлений Сталин поставил уже обнаруживших свою бездарность Буденного, Ворошилова, Тимошенко. Такой же была и система представителей Ставки на фронтах. Сторонники этой надстройки ссылаются на недостаток в армии квалифицированных специалистов высшего звена. Но добрую половину представителей Ставки составляли лица, еще менее подготовленные к руководству большими массами войск в современной войне. Некоторых из них, например, самодура Мехлиса, близко нельзя было подпускать к руководству. Об этом свидетельствуют многие мемуаристы, в частности Василевский, Кузнецов, Мерецков. Хрущев в своих воспоминаниях показывает, как неловко себя чувствовал субъективно честный О. Городовиков, сознавая, что его приезд в качестве представителя Ставки ничего «не давал фронту». Бывший