— Прямая угроза, — почти восхитился газур. — Тебя уже есть за что казнить самым жестоким и медленным способом.

Пацан взболтал смесь, подсел на высокий топчан и принялся с ложечки поить старика. Соал моргал тонкими складчатыми веками, щурился и послушно глотал невкусное зелье. Газур метался вдоль балкона, ревниво присматривая за сиреной. Недоросль, ну видно по всему — недоросль… В первые дни парня пробовали перекупить: дворцу отчаянно требуются обученные сирены в службу тайного ваура и просто в охрану газура. Но ничтожный глупо улыбался и упрямо не понимал, что ему предлагают. Только раз заинтересовался золотом. Долго рассматривал увесистую цепь с огромной жемчужиной, потом положил на стол и сознался с детский непосредственностью, что такого здоровенного куска желтого металла прежде никогда не видел: жемчужина хороша, а плетение цепи — дрянь, мастер или бездарь, или желал исполнить заказ глупого богача.

— Почему он молчит? — снова взялся за допрос газур.

— Я отпел ему речь, — пояснил незваный лекарь. — Пока так надо, горло крепко пострадало, яд сильный, от него все мертвеет, отнимается, к тому же дедушка стар и ему такой яд особенно вреден. Надо восстанавливать медленно, иначе будет худо. Но ваше великолепие изволили нас посетить в удачное время, я готов сегодня дать первую нагрузку и разрешить речь. Ненадолго. — Сирена тяжело вздохнул. — Я даже уйду, говорите себе. Но как постучусь — сразу надо молчать, время вышло.

— Ненавижу храм, его порядки, его отношение к нам, повелителю Древа, — прорычал газур.

Дверь едва слышно стукнула, плотно прикрытая сиреной. Он ушел, ступая намеренно громко. Шаги удалились и стихли.

Старый слуга улыбнулся, пошевелил губами, неловко пробуя сложить воедино булькающие сиплые звуки, его лицо дрогнуло. Газур сел ближе, опасаясь за Соала, последнего во всем дворце человека, помнящего Яоола ребенком и достойного этой памяти. Он ведь и сам — часть детства, далеко не худшая.

— Было время, когда я верил Граату, — вздохнул газур.

— Я видел ее, — едва слышно прошептал старик. Лицо озарилось озорной улыбкой.

— Подумаешь. — Газур почувствовал себя ужасающе беззащитным. Смутился и скороговоркой добавил: — Все-то ты обо мне знаешь, даже то, чего не ведаю я сам.

— Носит… жемчуг, — кое-как выговорил Соал, бледнея и слабея.

— Откуда бы? Я не отсылал. Обещал, было дело, но после многое выяснилось и я передумал, — буркнул газур. — Я знаю, ты бы ругался, вот и не сказал. — Яоол горько рассмеялся. — Очередная ошибка, хорошо хоть вауры привыкли верить, что я свят и никогда не ошибаюсь. Это чужой подарок, Соал.

— Я… нырял, — прошелестел старик, и газуру пришлось наклониться к самым его губам, чтобы разобрать сказанное. — Знакомое… место. Из волос… украл.

Газур облегченно расхохотался:

— Надо же, и ты не безгрешен, такое облегчение!

У дверей звучно затопали, прокашлялись. Страж в бордовом привычно стукнул в дверь, как подобает, и дождался ответа газура. Несносный лекарь ввалился в зал, пробежал прямиком к ложу и сокрушенно всплеснул руками:

— Все, надо молчать. И вы, ваше несравненное великолепие, уж пожалуйста идите, там вас ждут. Толпа, и все у них срочное.

— Выгоняет, — пожаловался газур старому слуге. Встал и неприязненно оглянулся: — Как там тебя… Дио, да?

— Как назовете, так и будет, упомянутое имя — уже награда от повелителя, — вроде бы серьезно сообщил сирена, чуть поклонившись. Вздохнул и добавил: — Энэи Лоота не желала запоминать мое имя два года. Хоть не выгнала…

— Дио, отчего ты не принял подарок дворца, ту цепь с жемчужиной? — спросил газур от дверей.

— Подарок — это когда просто дарят, а к цепи еще и камень долга крепили.

— Я прикажу подобрать нечто без камня, — пообещал газур. — Жаль, что тебе неуютно во дворце, я куда щедрее к своим ваурам, нежели араави к служителям. Ваур лекарского дела мог бы получить сразу право именоваться таором, со всеми правами.

— Благодарю, но это очень тяжелый камень, я с таким не выплыву, — виновато поклонился сирена. — Ваше великолепие, я останусь во дворце еще на два дня, всего-то… Дедушка хорошо выздоравливает, он крепкий. Умоляю, подарите мне покой от подобных соблазнов на эти дни. Я буду честен с вами: я очень боюсь вернуться и выяснить, что энэи Лоота вновь не узнает во мне ученика.

— Что тебе ближе в звучании, мед или яд?

— Не знаю… — задумался Дио. — Яду обучают всех бойцов, лекари же не пользуются привычными приемами. Яд сильно мешает, я теряю настройку после каждого боя. Мед иногда помогает, люди лгут о своей болезни, я должен вынудить их сообщить правду, чтобы подобрать лечение. Но мед еще сильнее сбивает настройку. Энэи Лоота учит, что настоящий наш дар — вроде соли в морской воде: для питья — яд, а для пищи — польза. Требуется много работы, чтобы получить хоть крупицу пользы.

Газур кивнул и покинул зал. В иное время он, пожалуй, мог бы испытать неподдельный гнев после нудноватых поучений недоросля. Но старый Соал сегодня сказал слишком важное. Он выздоравливает, и он смог подарить своему повелителю очень ценную, редкостную новость… и надежду.

Когда Крид проснулся, розовое утро вовсю полоскало в теплой мелкой воде серые облака, пропылившиеся за ночь, и возвращало на свод дневных небес чистенькими, пушистыми и белыми. Принц смотрел и вздыхал. Грустно за невозвратное и неловко перед папой Мирошем: только теперь сам Крид сполна понял, как трудно было отцу отказаться от океана. Наверное, Эльза и правда много значила для него. Как же не рассмотрел сразу? Впрочем, всякое случается. Пожалуй, не так легко решиться взять в жены не простую женщину, а сирина. Мирош Гравр был капитаном, то есть привык бороться с морем, рискуя командой и кораблем. Сирину грозный океан — родич, эдакий любимый дедушка. Легко ли осознавать безмерную власть тоненькой женщины, которая наверняка еще прозрачнее вот этого рулевого? В любом случае принятие подобного решения требует времени. Альбер его никому не дал. Ни Мирошу, ни Эльзе, ни Лидии.

Найдя подходящего виновника всех бед семьи, Крид сел и довольно потянулся. На веслах трудилась уже новая, незнакомая команда. Гребли ребята прямо-таки вдохновенно, лодочка летела, еле трогая килем волну. Слева спелым яблоком висело солнышко, справа уползала за горизонт сиреневая мантия ночи. Возвращаться на тусклый берег и жить там не хотелось. Думать про наличие в северном мире такого сезона, как зима, — тем более.

— Красный восход — к большому ветру, — недовольно пояснил Роул. — Наш рулевой, Олуо, спрашивал, могу ли я поговорить с сирином и попросить отклонить бурю. Я сказал, что не особенно уверен. Крид, у тебя уже раз получилось, попробуй снова.

— Что?

— А я почем знаю? — ехидно рассмеялся хитрец. — Ты же добился появления папы Юго в своей лодке, вот сделай то же самое.

Принц хотел возразить — и не смог. К нему не обратились бы в шутку, значит, все сказано всерьез. Крид вздохнул, с подозрением глянул на солнышко, низкое и действительно малиновое, словно ему нездоровится. Вздохнул снова, чувствуя себя полным дураком. Решительно опустил руку в воду и принялся вдохновенно просить. Он говорил поочередно на родном тэльском наречии и рычащем эмоори. Вся команда дружно шептала, поправляя произношение на каждом слоге, а потом взялась за него тянуть звуки и даже напевать их. Не особенно тихо, на близком берегу оборачивались и приветливо махали руками общительному и шумному кораблику. Кричали в ответ, что они тоже не хотят шторма, пусть пройдет стороной. Рулевой хихикал, гребцы иногда отвлекались, одобрительно хлопая по борту. Комедия с материковым недотепой в главной роли имела успех, нет сомнений. Вот бы еще понять, услышана ли она сирином? И сколько надо декламировать глупости, если никто не останавливает?