— Я ищу женщину, имя которой у нас на берегу переиначено как Эльза. Как я понимаю, вы знакомы — здесь и обо мне наслышаны, и об отце.

— Настаиваешь на встрече, вполне предсказуемо. Я сообщу божественной Элиис, бывшей Эльзе, о твоей просьбе. Согласие на разговор — ее воля, не моя.

— Еще я хотел бы увидеть сирену, убедившую отца ехать в Фирб. Теперь, когда я увидел вас и услышал ваш тэльрийский, я уверен, что тогда с князем говорили именно вы.

— Верно. Зачем же я понадобилась? — искренне удивилась Авэи.

— Я обязан вам жизнью, — честно признался Крид. — Вы сообщили отцу, что мою мать губят, нужно срочно вмешаться. Позор убил бы маму. Не родились бы на свет ни я, ни мой ангельски милый брат Элиш. Надо хоть спасибо сказать и что я признателен, обязан, всякое такое… И от мамы тоже. Я не очень умею благодарить. Но я ваш должник до самого кончика сабли, госпожа.

— Занятное обещание. И, как теперь ясно, я не лгала Мирошу ни на ноготь. — Авэи откинулась на высокую спинку кресла и рассмеялась. — Надо же, дождалась признательности! За слова спасибо. За сообщение — тем более, прямо камень с души! Твой папа Мирош не мог уйти жить сюда, на острова. Дэлькост для него слишком родной, а Элиис принадлежит душой океану и не способна жить вдали от большой воды, да и зимы ей опасны, нежной южанке. Я так себе и твердила, но, оказывается, все было куда сложнее.

— О да, — вздохнул Крид. — Отец любит маму Лидию, но и первую жену до сих пор помнит. Не сложись все так, как оно вышло, я, даже родившись по недосмотру, считался бы сыном греха, которого нельзя пускать на порог приличных домов. А мать бы извели попреками и позором.

Авэи снова рассмеялась, и голос звучал так легко и светло, что слушать было приятно. Роул порадовался и ушел собирать вещи в дорогу. Юго уже подготовил лодку, он умел делать важные дела быстро. К полуночи оба путника сидели возле низкого борта и смотрели, как удаляется берег. Теплые золотые фонари огненными плошками танцевали на темной воде, двоились в сонном сознании, навевали дрему.

Роул махал рукой маме и тихонько напевал что-то очень нежное. Криду казалось, что над ладонью, щекоча кожу, пляшет пушинка и не решается сесть. Приятное ощущение, углубляющее сон и несущее добрые видения. Дом, молодую маму, заботливо кутающую спящего младшего брата. Бабушку Нату, поющую над кроваткой. Отца, когда он еще бывал беззаботным и навещал семью куда чаще: сидел зимними вечерами в большом кресле у камина и рассказывал сказки, читал книги или чистил оружие.

Крид был мальчишкой, он еще не слышал и не знал гнусных сплетен двора, которые хочется запихнуть вместе с клинком в горло всякому ничтожеству, осмелившемуся чернить маму. Счастливое время… Он был весел и прост, его любили все вокруг и не давали повода усомниться в том, что он родной и самый лучший.

Утром перед глазами снова масляно блестела пленка воды. Крид смотрел и улыбался… Во все стороны, сколько видит глаз, — синее, будто васильки, поле южного океана. Золотые, как высокие хлеба на горках, пляжи малых островков, лесистая зелень и скалы — больших. Только вместо скрипучих телег в этом поле — легкие лодки, вместо разбитых колесами дорожных ям и глубокой колеи — нити морских путей, неразличимые глазу, но ведомые опытному рулевому. Лодка храма с послом на борту двигалась по торной дороге, с полудня стали все чаще попадаться попутные и встречные лодки, большие и малые. Роул охотно показывал гербы, рассуждая о знатности того или иного рода таоров, местной знати; о жемчужных приисках и цене на морские слезы; о дворе газура, повелителя всех островов, о наместниках зурах, о храмовых владениях.

Крид с интересом рассмотрел и храмовый знак на парусе их лодки, которой охотно и загодя уступали дорогу при схождении, а сверх того почтительно кланялись. Еще бы — личный кораблик госпожи владычицы и явно спешит по важным делам. Лодка и правда мчалась быстрее прочих — под парусом и веслами. Гребли все по очереди, даже гость. Крид радовался такому справедливому правилу: и от скуки спасение, и телу разминка. Весла народа оримэо, едва удалось подержать в руках одно, вызвали у тэльра восторг. Легкие, с широкой удобной лопастью, вовсе не похожие на северные, налитые непомерной тяжестью, памятные ему еще со времен плавания на галерах. Те кое-как ворочает один гребец.

Принц довольно долго привыкал к совершенно новой манере гребли, в которой нет и намека на борьбу с весом весла: движения мягкие, длинные, слаженные и быстрые. Узкая невесомая лодка идет стремительно, охотно разгоняется и удивительно изящно маневрирует. Приспособиться к работе помог Роул, напевший ритм своим волшебным голосом, который очень даже действует, если не сопротивляться и благодарно принимать полезное обучение. Крид принял, впитал и скоро греб не хуже прочих. Слушал новые пояснения на смеси эмоори и родного языка — теперь по конструкции лодки и ее возможностям. Оказывается, сейчас они шли без боковых тооло — дополнительных поплавков, существенно помогающих сохранять устойчивость и курс при сильном волнении. Но море гладкое, как кожа ребенка, и рулевой распорядился убрать оба тооло — так и ход быстрее, и гребля удобнее. Тот же рулевой задавал ритм, время от времени напевая его или отстукивая наподобие бубна. А приметив усталость гребцов, подавал знак к их смене, хлопнув ладонью по борту.

Во время отдыха Роул, скинув рубаху, рисовал пальцем на влажном настиле примерную карту Древа и путь их лодки. Получалось красиво: вид сверху на острова, судя по изображению, действительно чем-то похож на экзотическое южное дерево. Северные острова — корни, крупные центральные — ствол и массивные ветви, а к югу — полукруг тонких штрихов кроны. Длинный и широкий серп в основании верхушки кроны — столичный остров Гоотро.

Крид, сменившись с весел, валялся на горячих досках, блаженно дремал вполглаза и лениво завидовал. И рисовать сирена умеет, и голос у него восхитительный, и внешность — загляденье. Небось живет счастливо, нет поводов махать саблей направо и налево, отстаивая честь семьи. Крид высказал свое предположение вслух.

— Размечтался, — без тени огорчения потряс головой Роул, рассыпая по плечам довольно длинные темные кудри. — Я незаконнорожденный, к тому же полукровка, да еще и помесь с тэльрами! По местным меркам, внешность так себе, в кости широк и бледнокож. Далее. Мама — человек важный, перламутровая араави, сплетен копится столько, что кулаки чешутся. Она должна была меня отдать на воспитание, так принято. Но божья капля у меня в крови ничтожная, храм не заинтересовался, коралловый араави разрешил, и я с трех лет живу в семье. То есть регулярно чищу шеи кому надо. Вернемся — можем вдвоем продолжить, там работы непочатый край, — великодушно предложил Роул. Вздохнул куда более серьезно и грустно: — Только время стало неспокойное, как бы и правда не дошло до большой войны. Ваш-наш и еще невесть чей советник Гооз и без жезла опасен. Сейчас у него жезл, увы, есть, и, может быть, даже не один.

— Вот как, — насторожился Крид. — Твоя мама — тоже сирена, у нее жезл…

— Мама сорвала голос, потому и смогла стать араави. Сиренам с голосом никогда не вручают жезлы, они открывают слишком большую власть. Разрушительную. Поэтому сирен учат в особом замке, очень строго. Следят, чтобы мы росли… людьми.