Шанъяо. Враждебный взгляд Мао Синдоу больше не мог заставить его замолчать. Шанъяо отныне свободен в словах и поступках, и больше никто ему не указ. Даже его бывший наставник.

— А мне теперь нечего делать, — криво усмехнулся Шанъяо. — Если нет возражений, я вам составлю компанию.

Упиваясь этой горькой свободой, точно забродившим вином, что он через силу заливал в себя неделю назад, просветлённый невольно взглянул на Мао Шуая. Безмятежность, с которой мужчина продолжал сидеть за столом соседней беседки, обожгла сердце парня обидой. Но лишь на мгновение, пока тот не ошарашил главу школы Каймин заявлением:

— А я больше не оставлю своего единственного ученика без присмотра. Синдоу, ты можешь гнать его из своей школы сколько угодно, но он мой ученик. Хочешь ты того или нет, я не откажусь от Шанъяо. Я лечу с ним.

Примечание автора:

Вэйци (围棋) — логическая настольная игра, возникшая в Древнем Китае. В вэйци играют два игрока, один из которых использует чёрные камни, другой — белые. Цель игры — отгородить на игровой доске камнями своего цвета бо́льшую территорию, чем противник.

Улун (乌龙) — полуферментированный чай, который по китайской классификации занимает промежуточное положение между жёлтым и красным.

我的天— китайская фраза, звучащая дословно как «О, Небеса!» или, ещё более дословно, как «моё небо». На русский её переводят как «Боже мой», но мне захотелось написать её именно так, как говорят китайцы, не искажая смысл.

Интересный факт: некоторые реплики героев изначально звучат в моей голове на китайском языке, и только потом уже я их прописываю на русском.

谦虚 (Цяньсюй) — скромность.

Глава 34. Чувство, имя которому она не решается дать

Цайхуа запрыгнула на меч так легко, словно делала это всю жизнь. Устоять же на нём было сложнее: напор светлой ци оказался неожиданно мощным. Привыкнув к безобидной пульсации в духовных каналах при контакте с мечом, Цайхуа успела забыть о заключённой в нём силе. Теперь эта сила хлынула в тело: ещё слишком слабое, чтобы принять её всю.

— Может полетишь со мной? — беспокоится юноша в алом, мягко поддерживая её за запястье.

Кожу в то же мгновение обдаёт лихорадочным жаром, и просветлённая, закусив от досады губу, отворачивается. Лишь бы не видеть глаза, в которых уже очень давно она разглядела некое чувство.

— Не нужно.

А внутри снова борьба. Она хочет притвориться беспомощной, сделать вид, что не умеет летать на мече, лишь бы ещё раз оказаться в объятиях юноши в алом. Однако разум велит игнорировать тёплое чувство, имя которому она не решается дать. В этой борьбе нет победителей и нет проигравших. Цайхуа молча стоит на духовном оружии. Она пропустит свой ход, чтобы дать фору держащему её за руку парню.

— Я не могу сказать, кто важнее, — пользуется заминкой Чэньсин. Пока Цайхуа его не отталкивает, он должен с ней объясниться. И не имеет значения, что на этой залитой солнцем поляне они не одни.

— Для меня нет ни Лао Тяньшу, ни Лу Цайхуа. Они оба — ограниченные опытом личности. Есть только ты. Именно ты важна для меня.

«Серьёзно?»

«Для тебя всё так просто?»

Обида распускается в теле ядовитым цветком, отравляет все прожитые вместе с Чэньсином моменты. Лу Цайхуа наконец понимает, почему поначалу он её злил. Ей было обидно. С момента первой их встречи, сама о том не догадываясь, девушка чувствовала: для Чэньсина она — кто угодно, но не Лу Цайхуа.

— И кто же я?

Просветлённая переходит на шёпот. Усилием воли она сохраняет перед Чэньсином лицо. Плакать нельзя… Не рядом с ним.

— Ты — это ты, — отвечает Чэньсин. — Представь: ты стоишь у подножия горы, а я — на вершине. Ты видишь достаточно. Но этого мало, чтобы оценить всю картину, которая открывается мне.

Просветлённая высвобождает запястье и устремляет взгляд вверх. Часто моргая, в попытке прогнать набежавшие слёзы, она смотрит на облака. Небрежно размазанные по небесному куполу они напоминают Лу Цайхуа её чувства к Чэньсину.

— Подниматься на гору легко, а спускаться — трудно. Я хочу остаться на месте. А ты?

Не дожидаясь ответа, она в последний раз просит Юцин позаботиться о её старом наставнике и лучшей подруге, чтобы затем взмыть к облакам.

Первый полёт на мече дался просветлённой с трудом, что не укрылось от внимательных глаз Мао Шуая. Наблюдая за тем, как дрожат колени Лу Цайхуа, уже половину пути, мужчина не выдержал:

— С Шимин что-то не так? Я могу чем-то помочь?

До девушки не сразу дошло, что бессмертный обратился именно к ней. Сосредоточенная на контроле духовной энергии она не следила за тем, где находятся остальные члены команды. И только когда Мао Шуай повторил свой вопрос, Цайхуа поняла: она одна летит рядом с ним.

— Шимин — это кто?

Смутно знакомое имя вызывает у неё беспокойство. Цайхуа интересно узнать, о ком идёт речь, но отчего-то внутри всё сжимается, как перед бурей.

— Твой меч. В нём живёт душа ученицы Лао Тяньшу, так что у них одно имя.

— Значит, это она, — выдыхает Лу Цайхуа, не скрывая своего потрясения.

В сиянии лезвия ей чудятся василькового цвета глаза. Полные горечи невосполнимой утраты они молили Цайхуа об одном: больше не исчезать.

— Шимин…

Навечно заключённая в этом серебристом клинке, она боится, что Лао Тяньшу её снова оставит.

— К сожалению я не Тяньшу, — обращается к мечу Цайхуа. — Но если тебе одиноко, можешь снова прийти в мои сны.

Оружие ответило ощутимой вибрацией, заставив Цайхуа пошатнуться. Хотя девушка часто летала с учениками школы Чэнсянь по поручениям, стоять на клинке в одиночку ей нелегко. Особенно, когда приходится сдерживать его огромную силу.

— Похоже, меч впитал в себя энергию Лао Тяньшу, когда был в его теле, — предположил Мао Шуай, обеспокоенно глядя на попытки Лу Цайхуа не упасть. — Когда станешь сильнее, заберёшь её всю.

Лао Тяньшу был сильнейшим бессмертным. Вобрав в себя ци обоих родителей — лучших просветлённых школы Чуньцзе, он приумножил её и потерял. Лао Тяньшу больше нет. Но есть Цайхуа, рождённая, чтобы его превзойти.

— Совру, если скажу, что мне не нужна его сила, — неожиданно делится девушка с летящим рядом бессмертным.

Тёплая аура Мао Шуая согревает Лу Цайхуа, участливый взгляд располагает к доверию. Ей всегда хотелось иметь такого наставника: мягкого и одновременно сильного, с лёгкой печалью, что прячется в уголках тонких губ, и готового её поддержать. Когда Лунху Чжао, беззаботно смеясь, парит в облаках, а Чэньсин и Шанъяо по неизвестным причинам отстали, один Мао Шуай позаботился о Цайхуа.