учебы в колледже, был натуралистом, человеком спокойной, непоказной набожности. Закончив одну работу, он, прежде чем приступить к следующей, заехал в Корт, чтобы поддержать Майкла в его новом начинании. И сразу как-то по-домашнему обосновался, взяв на себя львиную долю тяжелой работы и разместив в саду свои нехитрые снасти для наблюдения за жизнью птиц и животных. Немного погодя он, к величайшей радости Майкла, решил остаться, правда не насовсем. Следующими прибыли Стрэффорды, чей брачный союз находился на грани разрыва. Они были направлены в Корт настоятельницей и решительно в нем осели. Следующей появилась Кэтрин, позднее – ее брат. Кэтрин длительное время была приверженцем монастыря и готовила себя в его послушницы. Настоятельница почла за благо – и для общины, и для самой девушки – пребывание ее в Корте перед уходом в монастырь. Появление Пэтчуэя, совершенно непредвиденное, пришлось как нельзя кстати. Он батрачил на местной ферме и в Корте объявился вскоре после того, как там обосновался Майкл, заявив, что будет «обихаживать сад». Майкл было усомнился поначалу – не заблуждается ли тот относительно его возвращения в Корт. Отец Пэтчуэя, как выяснилось, в былые и явно иные времена мальчишкой садовничал в Корте. Однако Пэтчуэй, ничуть не сбитый с толку и не удивленный разъяснениями, стоял на своем и теперь работал в Корте как ломовая лошадь и еще был на подхвате у деревенских женщин. Время от времени он даже ходил к мессе. Матушка Клер от души посмеялась рассказам Майкла о Пэтчуэе и высказала предположение, что тот, видимо, «дар Божий» в прямом смысле этого слова и надо позволить ему остаться. Последним и наиболее значительным приобретением общины был Джеймс Тейпер Пейс.

Джеймс был младшим отпрыском старинного военного рода. Университеты свои он проходил на охоте, впоследствии прославился как бесподобный яхтсмен, во время войны успешно служил в гвардии. С детства он был воспитан в простой и сильной англиканской вере. Обычай, согласно которому вера в подобных семьях сохранялась как некий непременный атрибут помещичьего быта, тесно связанный с прочими ритуалами жизненного уклада, для Джеймса был не пустой формальностью. Он был исполнен глубокого, абсолютного смысла, и эта напряженная духовная жизнь в более зрелом возрасте без какого-то резкого перелома в судьбе или болезненного отречения от прежних занятий привела к тому, что он беззаветно отдался служению вере. Он занялся миссионерской деятельностью, но, многое повидав и набравшись опыта, решил все же, что призвание его дома, на родине. Он поселился в лондонском Ист-Энде [18], где возглавлял прекрасное благотворительное заведение и направлял деятельность нескольких юношеских клубов. Но вся эта великолепная затея рухнула, когда из-за переутомления здоровье его всерьез пошатнулось. Доктор рекомендовал, а епископ решительно настаивал, чтобы он перебрался в деревню, на свежий воздух; вскоре после этого налаженная служба информации оповестила настоятельницу о положении, в котором оказался Джеймс, и она пригласила его в Имбер.

Майклу Джеймс понравился сразу. Да и надо было сильно стараться, чтобы не полюбить его – такой это был светлый и добрый человек. Но Майкл уловил в себе, и не без смущения, некую родственную тягу к Джеймсу, нечто ностальгическое, рождающееся на духовном уровне, явно более низком, нежели тот, на котором он силился ныне жить, и подавляющее все остальное. Держался он с Джеймсом непринужденно, старался не льнуть, дабы его не заподозрили в угодливости. Джеймс был тронут расположением Майкла, но атавистической его подоплеки не разглядел, вел себя просто и открыто, так что все проблемы решились как-то сами собой. Появление Джеймса к тому же поставило перед Майклом, чего не было прежде, вопрос о лидере имберской общины. Едва только в Имбере объявился Джеймс, община разом обрела костяк. Прежде это было скопище людей, над которыми он естественно возвышался в силу своего особого положения и, так сказать, номера появления на сцене. В Джеймсе Майкл немедля признал человека, который превосходит его самого почти во всех требуемых от пастыря качествах и был бы просто счастлив стать вторым – после такого первого. Джеймс же, сославшись на слабое здоровье, воспротивился тому, чтобы Майкл уступил ему пост негласного лидера общины, и его, как ни странно, поддержала настоятельница. Скрепя сердце Майкл смирился со своим назначением.

Того, кто надеется, оставив этот мир, восторжествовать над человеческими слабостями – и своими, и чужими, – обычно постигает разочарование. Майкл такими надеждами себя не тешил, но все же был огорчен тем, что так быстро оказался в положении человека, которому силой надо удерживать бразды правления весьма сложным коллективом. Майкл был убежден: хороший человек всегда не у власти. Этой точки зрения он держался твердо, хотя едва ли знал, что она подразумевает, и распространять ее на свои повседневные обязанности мог с большим трудом. Собственно говоря, в этом смысле он понимал свое призвание к священнослужению. Для такого человека, как он, служение Богу должно предполагать утрату личности, как у безликого слуги, смирение и беспрекословное послушание. Идеалы эти прельщали, но все же были далеки и труднодоступны. Он мучился сознанием того, что один из лучших людей, которых он когда-либо встречал в жизни, был, как это ни парадоксально, и одним из самых могущественных – настоятельница. А чем отличаются проявления их власти, он понять не мог. Он чувствовал, что обречен на пребывание в том приделе, где власть – зло, где нельзя сбросить с себя ее путы. И удел его – бороться с самим собой, изо дня в день стараться быть безликим и справедливым, непрестанно ошибаться и подвергать сомнению каждый свой шаг. Впрочем, такова, быть может, его стезя – уж какая ни на есть… Правда, Майклу не давало покоя ощущение какой-то зыбкости, ущербности его положения. Все чаще и чаще возвращались к нему мысли о принятии сана.

Не то чтобы имберская община, пока что пребывавшая в зачаточном состоянии, доставляла одни только хлопоты. С виду все было мирно и спокойно. Но были некие болевые точки, которые Майкл ощущал постоянно и, как ему хотелось надеяться, без раздражения. Джеймс и Маргарет Стрэффорд работали слишком много. Марк Стрэффорд – слишком мало.

Натянутость в отношениях Марка с женой, пусть и неафишируемая, сохранялась. Марк Стрэффорд, человек язвительный, нервный, всегда доставлял массу трудностей. Майкл, не согласный с Кантом в том, что человек не вправе требовать от другого благосклонности, словно причитающегося ему долга, чего только не делал, лишь бы проникнуться симпатией к Марку, но безуспешно. Досада вспыхивала в нем при одном только виде бородатого, подчеркнуто мужественного Марка. Джеймс Тейпер Пейс, сам того не ведая, сделался вторым полюсом власти, и Майкл подметил за обоими Стрэффордами склонность получать распоряжения от Джеймса, минуя его. Джеймс, уповая на