армии. Канцлер не имел власти что-то изменить и, когда дошло до дебатов в рейхстаге, выступил с неубедительной защитой действий армии. Если бы он раскрыл истинное положение дел, в одночасье лишился бы должности. Депутаты, уязвленные надменной речью военного министра фон Фалькенхайна, приняли 294 голосами против 54 резолюцию о том, что «подход к делу канцлера не соответствует взглядам рейхстага». Нападки на своевольный деспотизм военных возглавил депутат центра, и консерваторы оказались в изоляции. Но только голосование не дало результатов. Правительство продолжило работать, как и раньше, провинившегося полковника оправдал военный трибунал. Шейдеман предложил, чтобы, пока правительство не начнет обращать внимание, рейхстаг отвергал все законопроекты об ассигнованиях. Эрцбергер от имени центра отказался прислушаться к этой идее, принимая во внимание внешние обстоятельства Германии.

Инцидент в Заберне стал поводом для вмешательства кронпринца в политику. Он отправил телеграмму с жалобой на «бесстыдство» местного населения и выразил надежду, что «его лишат аппетита к подобным действиям». Берлинский карикатурист изобразил Вильгельма спрашивающим: «Хотелось бы знать, откуда у мальчика проклятая привычка слать телеграммы?» Но на самом деле кайзер призывал к ответу и в тот раз, и в другие.

«Coups d’etat, возможно, имеют место в управлении республиками Южной Америки, но в Германии – я рад признать – они и непривычны, и нежелательны. Люди, которые позволяют себе выступать за подобные вещи, опасны, более опасны для монархии и ее выживания, чем самые дикие социал-демократы».

«Не всегда верьте и принимайте за правду все то, что вы видите в печати. Всегда легче критиковать, чем улучшать. Если вы последуете моему совету, то в будущем всегда будете критично относиться к игрокам и критикам. И всегда помните, что ответственные люди должны смотреть на вещи в более широкой перспективе, чем герои ежедневной прессы».

Атмосфера в имперской Германии в предвоенные годы не могла быть приятной. Страной управляло избранное меньшинство, сила которого понижалась, а мировоззрение становилось все более неприемлемым для широкой публики. Все больше людей жаждали перемен. Правящая элита понимала, что перемены неизбежны, но намеревалась сопротивляться им как можно дольше. На каждой стороне сохранялась напряженность и неодобрение. И все же оппозиция уклонялась от решительных действий. Цементировала немецкое общество преданность делу национального величия Германии. Это был продукт рвения, с которым в девятнадцатом веке интеллектуальные лидеры проповедовали национальное евангелие. Германские народы могли не одобрять свое правительство, но они были преданы своей стране. Увидев Германию в окружении врагов, они не захотели последовать примеру французов в деле Дрейфуса и дать международной свободе приоритет над национальными интересами. Самый предосудительный аспект консервативного отношения заключался в том, что эти люди злоупотребили патриотизмом и вместо того, чтобы компенсировать преданность доверием, использовали его для своих частных целей. Но историк не может не задаться вопросом: оправдано ли жертвование либеральных ценностей национальным, даже если речь идет о германской нации. Оппозиция не смогла бросить эффективный вызов притворству, показухе, возвеличиванию силы, неуважению прав человека, бесчувственности к реакции других народов. Именно эти качества в конечном счете привели Германию к краху, положив начало переоценке сил Германии, пренебрежению влиянием, которое может оказать общественное мнение, ложными ожиданиями того, как будут вести себя другие народы. Несовпадение желаний с возможностями было, как уже говорилось, естественным результатом существовавшей культуры. Культура являлась конечным продуктом действий и взглядов бесчисленного числа немцев, живших в предшествующие века. Это и есть причина, по которой никто не может избежать ответственности за то, что происходит с ним. Но самый тяжелый груз ответственности лежит на интеллектуалах, которые все разом позабыли учение Гёте, что настоящее испытание величия – возможность сохранять чувство пропорциональности.

Результаты многочисленных ошибок стали еще очевиднее после войны, чем во время нее.

Осенью 1912 года появились явные признаки надвигающейся беды на Балканах. В нее могли втянуться Австро-Венгрия или Россия. Сильная группа в Австрии, как обычно, настаивала на том, чтобы свести наконец счеты с Сербией.

Кидерлен хорошо помнил первые дни австро-германского альянса. До самой своей смерти на Рождество он требовал, чтобы Бетман внушил австрийцам одну простую истину. Германия взяла на себя обязательство помочь Австрии только в случае прямого нападения русских; если же Австрия вдруг решит начать собственные балканские авантюры, Германия останется в стороне. Такое отношение не принимало во внимание мнение Австрии, что так называемые балканские авантюры на самом деле шаги, без которых империи Габсбургов не выжить. Более того, как дал понять сам Кидерлен в рейхстаге, способ начала военных действий между Австрией и Россией не связан с неспособностью Германии оставаться в стороне, когда ее единственную союзницу бьют. Все равно подход Кидерлена был надежен, и он предложил Антанте, чтобы великие державы предприняли совместные действия, чтобы локализовать любую проблему. Кайзер – по совершенно другой причине – симпатизировал этому взгляду.

«Действия Балканских государств описываются как попытка что-то выманить у Турции. Почему? С австрийской точки зрения разве не было действо, предпринятое юным Фридрихом против Марии Терезии перед Первой силезской войной, тем же самым? Балканские государства хотят – и вынуждены – расширять свою территорию. Они могут удовлетворить свои нужды только за счет Турции – возможно, уже пришедшей в упадок. Они не могут сделать это без борьбы, и они делают это вместе, чтобы сделать возможным собственный рост и расширение. Великие державы хотят их остановить. По какому праву? В чьих интересах? Я буду держаться от этого в стороне. Так же как мы в 64, 66 или 70-м не допустили вмешательства в наши законодательные мероприятия, у меня нет ни желания, не возможности препятствовать другим или учить их… Пусть они сами разбираются со своей войной. Тогда Балканские государства покажут, на что они способны, и смогут ли они оправдать свое существование. Если они разобьют турок, тогда право будет на их стороне и они могут рассчитывать на награду. Если они будут разбиты, они станут вести себя скромнее, а мы получим мир и покой надолго, и вопрос территориальных изменений исчезнет. Великие державы должны сжать кольцо вокруг поля боя, где будут вестись сражения, чтобы им они и ограничились. Мы же должны сохранять хладнокровие и избегать поспешных действий. Вместе с этим прежде всего мы должны воздержаться от неуместных лекций о священной важности мира, поскольку они могут иметь только неприятные последствия. Оставьте людей в покое. Они или будут разбиты, или сами разобьют своих врагов, и тогда можно будет начинать переговоры. Восточный вопрос должен быть урегулирован кровью и железом. Но только в момент наиболее благоприятный для нас. То есть сейчас».

Вильгельм винил Турцию в том, что она вовремя не пошла на уступки, и считал, что дни турецкого