бы положение Германии на море и вернул силу теории риска. Можно ли рассчитывать, что Германия не воспользуется этим преимуществом? Ни память о событиях до 1904 года, ни последующий опыт не давали утвердительный ответ на все эти вопросы. Расхождения в оценках, сорвавшие миссию Холдейна, сделали бы в это время любые фундаментальные переговоры между Британией и Германией мертворожденным ребенком. Требовалась не столько переориентация политики, сколько пересмотр оценок и определений, на которых эта политика была основана. Когда Меттерних сообщил о беседе с Греем по колониальному вопросу, Вильгельм записал:

«Германский кайзер и его народ ожидают не такого подхода со стороны Англии, в расчете на установление других политических отношений. Они диктуют, а мы должны согласиться! Об этом не может быть и речи. Нас должны принимать такими, как мы есть, или все останется по-прежнему. В любом случае наша кораблестроительная программа будет продолжена. Лондону придется заговорить совершенно по-другому, прежде чем я пойду на какие-то уступки.

In писе[65] очевидно, что, пока Грей останется в должности, настоящее политическое понимание недостижимо. Пока английское правительство не чувствует морального принуждения договориться с нами, ничего сделать нельзя – только вооружаться».

Вильгельм не часто встречался один на один с Тирпицем в недели, предшествовавшие прибытию Холдейна, и на одном этапе разговоров вмешался, чтобы не дать им прерваться из-за «тупоголовости» адмирала. У Холдейна создалось впечатление, что кайзер искренне хотел достичь соглашения (так и было, если бы он мог урегулировать условия). Целый месяц после отъезда Холдейна Вильгельм разрывался между военными и гражданскими. Тирпиц требовал, чтобы морской закон был опубликован без изменений, и, когда в марте Британия объявила о своем намерении перевести корабли со Средиземного моря, чтобы укрепить флот Северного моря, Вильгельм встал на его сторону. Он не только велел Бетману заявить, что перевод будет рассматриваться как наступательный акт и в качестве ответной меры последует опубликование нового закона и мобилизация, но и отдал соответствующие распоряжения. Бетман, все время прилагавший отчаянные усилия, стремясь добиться от Британии политических уступок, оскорбился. Ему не понравился и сам приказ, и способ его передачи. Британцы, хотя и отказались дать ему то, что он хотел, уведомили Бетмана, что будут сожалеть о его отставке.

Это задело Вильгельма за живое.

«Я никогда в жизни не слышал о заключении соглашения с одним конкретным государственным деятелем без учета суверена… Ясно, что Грей понятия не имеет, кто здесь правит и кто является хозяином. Он заранее диктует мне, кто должен быть моим министром, если я заключу соглашения с Англией».

Он также пожаловался, что Грей в роли переговорщика напоминает Шейлока[66]. Некоторое время было похоже, что кайзер расстанется с Бетманом или Тирпицем; многие требовали, чтобы он заменил первого вторым. Тем не менее Вильгельм был настроен сохранить обоих. Напряжение сказалось на его нервах. Он перестал спать, и наконец Дона попросила Бетмана уступить. Насколько решающим было ее влияние, неясно, но Вильгельм отбыл в Рим, уверенный, что своей твердостью спас народ Германии от опасных уступок.

«Много ценного времени, проблем, труда и постоянных неприятностей стали результатом непродуманной германской дипломатии. Надеюсь, мои дипломаты извлекут из всего этого урок и впредь будут обращать больше внимания на своих правителей, на их желания и приказы, особенно по вопросам, касающимся Англии. Они не понимают, как обращаться с англичанами, зато я это понимаю очень хорошо. Слава богу, ничего не исключено из закона; это никогда не было принято немецким народом. Я заранее разглядел насквозь Холдейна и его более прозаичных коллег и насыпал им соли на хвост. Я сохранил для народа Германии право рассчитывать на что-то в море и их свободу решать вопросы, связанные с вооружением. И я показал англичанам, что они обломают зубы, если станут вмешиваться в наше вооружение, хотя, возможно, из-за этого они возненавидят нас еще сильнее. Тем не менее я завоевал их уважение, которое в свое время заставит их продолжать переговоры. Надеюсь, тогда они примут не столь высокомерный тон, и мы сможем договориться».

Провал переговоров оказался последним гвоздем в крышке гроба Меттерниха – насколько это касалось его хозяина. Одной из трудностей являлась свобода, которой пользовались германские военные и морские атташе за границей, докладывавшие непосредственно императору через своих руководителей в Берлине. Видеман считал своим долгом предупреждать вышестоящее руководство об «опасности со стороны Англии» и регулярно посылал Тирпицу донесения, по словам Кидерлена «дышащие ненавистью и недоверием». Его взгляды часто противоречили мнению его посла, которого он открыто называл «национальным бедствием». Во время миссии Холдейна он сказал адмиралу Джеллико, что цель Германии – соотношение 2:3 с Германией по крупным морским кораблям. Бетман пожаловался кайзеру, что это утверждение неверно, не санкционировано и может создать ложное впечатление. «Единство проведения германской внешней политики окажется под серьезной угрозой, если решения вашего величества будут предвосхищаться военными агентами, приписанными к зарубежным миссиям, без инструкций от агентств, ответственных за проведение внешней политики». Бетман попросил разрешения запретить подобные действия в будущем. Вильгельм отказал. «Видеман офицер, и его может не одобрить только его военный начальник, а не гражданское лицо… Я не вижу в словах Видемана абсолютно никакого нарушения установленных границ или предписанных ему функций». Тирпиц, любимчиком которого был Видеман, считал, что его следовало поздравить. Меттерних был отозван, а вслед за ним и атташе. Но если Меттерних отправился в отставку, Видеман по возвращении был приглашен на ланч в Потсдам, где Дона сказала ему, что его великолепные донесения сослужили отличную службу ее супругу. Спустя несколько лет, также за столом, ее супруг пожаловался на ситуацию, в которой оказалась Германия. «Если бы только кто-то предупредил нас заранее, что Англия направит оружие против нас!» В это время кто-то негромко произнес имя Меттерниха, и разговор был со всей поспешностью свернут.

В следующем году Черчилль в частной беседе с преемником Видемана Мюллером предложил устроить «военно-морские каникулы». Мюллер написал Тирпицу, поинтересовавшись, надо ли об этом докладывать в министерство иностранных дел. Тирпиц ответил через подчиненного, что, «учитывая всеобщее желание постоянного понимания с Англией, и министерство иностранных дел, и рейхстаг, скорее всего, будут восприимчивы к этой идее». Посему Мюллеру следовало доложить об этой беседе – как можно короче, – указав, что, по его мнению, главная цель Черчилля – задержать расширение германского флота из опасения, что тогда Британия не сможет поддержать свое превосходство. Однако, когда Мюллер в марте 1914 года прислал свое донесение, которое вызвало у Вильгельма горячее желание строить еще больше кораблей и даже отправить боевую эскадру на Тихий океан, Тирпиц начал отступать. Тетива германского лука натянута слишком сильно. Дальнейшее расширение германского