Он работал по тринадцать часов в день. Он работал одержимо,корректировал и писал заново, в поиске совершенства, красоты и прежде всегоправды, потому что правда была идеалом старого шулера, усталого мошенника исиятельного шарлатана. Он имел в виде литературную правду, так как эта правдагораздо серьезнее чем большинство добродетелей. Что сказал бы этот всю жизньнеудачливый венецианский литератор Казанова, восстав во плоти, как онвозродился в духе, и увидев прорву литературы о Казанове, или, лучше, прочитавее со своим неистощимым любопытством? Чтобы он сказал при этом, он, который немог пристроить свои книги, принужденный издавать их по подписке и засобственный счет, крошечными тиражами, оставшимися в основном нераспроданными,если бы мог увидеть многочисленные биографии, сотни специальных трактатов,бесчисленные новые издания своих мемуаров?

Он был тем не менее достаточно самоуверен и предсказывал,что в будущем его мемуары будут читать на многих языках. Вероятно, он не был быстоль удивлен, как мы, этим поздним чудом. Вероятно, этот дерзкий и гордыйвенецианец сказал бы: Какое чудо? Разве я не великий писатель и даже гораздобольше — благодетель человечества? Благодетели человечества отнюдь не всегдаморалисты. Оцивилизовывание сексуального влечения задает основу семьи,государства, общества и нашей цивилизации. Но эксцессы этого величественногоразвития ведут от упорядочения природного влечения к его осуждению ивыматывающей нервы борьбе фанатиков против человеческой природы, противчувственных удовольствий и радости жизни, и к войне против земной любви, дажеразрешенной законами, и тем более против любви свободной. Она ведет к истериям,к сексуальному безумию и всяческим извращениям, к зелотизму, религиозномупомрачению и отчаянью перед жизнью, к онанизму в буквальном и переносномсмысле. И если сегодня вы снова живете в условиях определенной сексуальнойсвободы, то мои мемуары принадлежат к великим освободителям и реформаторам, и ясам, венецианец Джакомо Казанова. Разве не помог я расширить знания сексуальныхобычаев и сексуальной жизни моего столетия? Разве я не способствовал расширениюзнаний людей своими сомнительными, многими поносимыми и многих изумляющимивоспоминаниями? Разве не был я со всей своей ложью и фальсификациями, со всемипародиями и подражаниями верным другом, слугой, поощрителем правды? И Казановавероятно сказал бы эти или другие похожие слова, но конечно с большим смехом,потому что этот остроумный писатель полон изысканности, комической игры слов иума.

Конечно и я писал эти строки со смехом. Это ведь хорошаяшутка причислить Джакомо Казанову, циника и шарлатана, бесстыдного литератора ибесстыдного соблазнителя, к благодетелям человечества, как было дерзким икомичным, когда он называл себя благодетелем женщин. Но иногда в шуткеприоткрывается правда.

Конец

В журнале «Акцент» в 1971 году Герман Кестен заявил: «В том,что написано проявляется автор — закутанный и обнаженный». Разве не подходитэто к его биографии Казановы? Но позволительно ли выуживать из книги ключи кистории жизни и своеобразию личности автора? Тогда можно было бы ожидатьзачаровывающего, богатого событиями писательского существования.

Мы сразу натыкаемся на противоречие: в книге воспоминаний«Художник в кафе» Кестен изображает фантастическую встречу между собой изнаменитым соблазнителем, который набрасывает свой портрет и смеясь заключает:«Итак, вы не игрок, как я, не любовник, как я, не выпивоха, курильщик, искательприключений, не бродяга или аферист.» И продолжает: «Очевидно, вам не хватаетнастоящих честных грехов, к тому же вы женились лишь в двадцать девять лет ислывете у друзей „деликатным женопоклонником“, а не ненасытным„женопожирателем“, как я»

Тем не менее Герман Кестен прожил волнующую, временамиотважную жизнь. Прежде всего о самой ранней дате: родился 28 января 1900 года вНюрнберге, сын торговцы; юношеская любовь к Шекспиру, Шиллеру, Гейне и сказкамбратьев Гримм; в гимназические времена, проведенные в родном городе, сочинениелюбовных стихов и трех никогда не публиковавшихся театральных пьес. С 1919 по1923 год учился в университетах, вначале юриспруденции и национальной экономикев Эрлангене с целью стать «защитником бедняков», позднее — германистике,философии, всеобщей истории и истории искусств во Франкфурте-на-Майне. Глядяназад, писатель замечает: «Я вел себя так, словно хотел стать uomo universale,человеком энциклопедическим». Когда Кестен признается: «Я хотел быть свободнымот нравов, традиций, соглашений, обычаев, законов… Я хотел стоять и ходить, смотретьи слушать, думать и смеяться — в полнейшей бесполезности», — это тожепохоже на Казанову, который великие идеалы Возрождения очевидно воспринял лишь«комедийно». Соответственно, он и влюблялся «многократно» и объездил«пол-Европы» вплоть до Северной Африки, иногда сопровождаемый Тони Варовиц(1904—1977), с которой был в бездетном браке с 1929 года.

Связи с коллегами возникли лишь тогда, когда с 1927 по 1933год он работал в лекторате издательства «Кипенхойер» и быстро стал литературнымредактором. Так он способствовал появлению и редактировал сочинения Анны Зегерс«Восстание рыбаков Санта-Барбары», Арнольда Цвейга «Споры о сержанте Грише»,Лиона Фейхтвангера «Успех», драматические «Опыты» Берта Брехта и «МаршРадецкого» Йозефа Рота.

Как многие художники-гуманисты антифашистский автор-еврейГерман Кестен с началом нацистского господства должен был эмигрировать. Онпосвятил себя задаче «бороться против загрязнения немецкого языка, немецкойистории, немецкой мысли, … против крови и тирании», и в июне 1933 года вместе сВальтером Ландауэром в рамках амстердамского издательского дама Аллерта деЛанча основал первое немецкое издательство в изгнании. Здесь он дал новуюлитературную родину Брехту и Брукнеру, Польгару и Кишу. В последующем он восновном находился в Париже, Брюсселе и Санари-сюр-Мер, где встречался сбратьями Манн, с Фейхтвангером, Бруно Франком, Рене Шикеле, Эрнстом Толлером идр. Осенью 1934 года совместно с Генрихом Манном и Йозефом Ротом он снял дом вНицце; на прогулках три писателя преимущественно говорили о «законах»исторического романа, все трое тогда писали: Г. Манн «Генриха IV», Й. Ротнаполеоновский роман «Сто дней» и Г. Кестен испанский роман «Фердинанд иИзабелла».

Потом разразилась вторая мировая война и, послемногонедельного интернирования и капитуляции Голландии, в мае 1940 года ГерманКестен совершает авантюристическое бегство через Париж в Нью-Йорк. Там оннемедленно предоставляет себя в распоряжение только что созданного EmergencyRescue Committee (комитета чрезвычайного спасения), чтобы впоследствии (по егословам) «были спасены несколько тысяч европейских антифашистских иантинацистских интеллектуалов». Вместе с Томасом Манном он информирует этуорганизацию о подвергающихся опасности немецких или австрийских художниках,ученых и политиках; при его персональном и энергичном участии получилиамериканские срочные визы Г. Манн, А. Деблин, Ф. Верфель, Б. Брехт и МаркШагал. Он всегда выказывал солидарность и необычайную готовность к помощи, такчто Стефан Цвейг называл его в связи с этим «отцом-защитником и почти-чтосвятым-защитником для всех рассеянных по миру».