– Ох! – дохнула юница и дернула руками, удерживаемые Знахаркой Прозорливой. – Что это?

– Все хорошо, все хорошо, милая, – мягко произнесла Вещунья Мудрая, тембром голоса умиротворяя девочку. – Не тревожься, уже все закончилось.

А Кудесница Купавая уже поправила и остальные два ребра да вынула пальцы из плоти, бережно обхватив ее края, и словно, как на ткани резко сдвинула их встык друг к другу. Густая, пурпурная капля упала на место пореза из тонкой не высокой посудины, и, зашипев, растеклась по поверхности стыка, переплетая меж собой рдяными ниточками, как саму плоть, так и кожу на ней. Вже вмале образовав на месте прорехи, скрученную тонкую, рыхлую, красно-коричневую паутинку, на оную Вещунья Мудрая наложила гладкий лист вышилинника, и бережно приподняв тельце девочки, обмотало его по кругу голубоватыми, долгими ручниками. Засим царица и Знахарка Прозорливая, повернули Владелину на спину, и поколь не сняв с глаз ткань, обступили придвинувшуюся к ней Кудесницу Купавую, коя также резко впившись в края разреза на груди, оставленного когтем антропоморфа, рывком их свела. Вещунья Мудрая немедля уронила пурпурную каплю из посудины на тот стык, и в доли секунд на месте разреза появилась тонкая коричнево-красная паутинка, смотавшая меж собой края кожи.

Знахарка Прозорливая и царица потом на пару смазали на коже девочки все ссадины, синяки и раны пахучей мазью, и только после того сняли ручник с очей.

Владелина успокоенная трепетными прикосновениями перст альвинок, уже малеша задремавшая, тотчас пробудилась и широко раскрыв глаза, уставилась на склонившуюся к ней наставницу, чуть слышно сказавшую:

– Дорогая моя девочка, подымись, я помогу тебе одеться.

Юница, все то время сопровождаемая в движениях руками Знахарки Прозорливой, медлительно села, и тогда царица надела на нее золотую до лодыжек рубаху с долгими рукавами и клиновидным вырезом на груди из тонкого шелковистого материала, такую как носили лишь Боги.

– Это Зиждитель Небо прислал одежу, – заботливо протянула Вещунья Мудрая, оправляя подол рубахи к низу и поправляя под головой отроковицы подушку. – Чтобы ты не грустила, не думала, не тревожилась о порванной.

Девочка через силу улыбнулась, и нервно дрыгнув правой ногой, точно ее кто дернул, едва слышно прошептала:

– Знаешь Вещунья Мудрая я так устала… Мне так плохо давно не было… Кажется этот зверь высосал из меня все силы и потому я ощущаю такую слабость, будто захворала.

– Нет, ты не больна, даже нет жара, – голос царицы надрывно сотрясся, она ласково провела перстами по лбу отроковицы. – Просто надо отдохнуть, но прежде покушать.

– Не могу… Не могу есть, у меня наново заболела голова, – дошептала Владелина, почувствовав как тугая боль, переместившись в нос, хлюпнула там кровью. – И юшка сызнова потекла… Можно мне спать?

– Можно, можно, мое чудо, – пропела над ухом девочки Вещунья Мудрая и голубым лоскутком ткани, каким-то губчато-мягким утерла текущую из ноздрей кровь.

А Влада сомкнув веки, мгновенно провалилась в пустоту… такую глубокую… глубокую… вроде как безмерную.

Серебристо-насыщенная веретенообразная Галактика Дымчатый Тавр, многажды испещренная пылевыми вкраплениями и окруженная сверху и снизу волокнистой бахромой, концы нитей каковой, опирались на прозрачные стены мощного яйца висела, а вернее плыла вельми далеко от Млечного Пути, рассылая приглушенный свет и иную жизнь внутри себя. Яркая искорка света ворвалась в ее тянущуюся, на вроде огромного волоконца бахрому, выскочив из белой дыры являющейся проходом из одной Галактики в другую, и направила свой ретивый полет в недра серебристого сияния. Она неудержимо неслась, наращивая и собственную скорость, и свечение ко все явственнее проступающему и словно затаившемуся в глубинах Галактики стеклянному осьминогу, необыкновенно мощному и шевелящему своими гибкими руками-щупальцами. На теле судна-осьминога четко просматривался рот с двумя большими дюжими серебристыми челюстями, напоминающими клюв птицы, и два крупных глаза, поместившихся по обе стороны от клюва, верно, ни на морг не останавливающих движение черных, круглых зрачков. Один из зрачков приметив движение ярко-красной искры, выпустил из себя долгий желтый луч, осветив им путь. А погодя и вовсе изогнул одну из рук, и когда горящая крупинка вошла в полосу света и понеслась повдоль того сияния, стремительно перехватил ее полет, всосав вовнутрь черной распашной воронки.

Высокий округлый зал с зеркальными стенами и далеким сводом, напоминающим ночное небо, полыхнул блеклым светом и по его сферическому, гладкому полотну поползли в разные стороны, выныривающие из более темного навершия серебристые звезды. В доли секунд они заполнили своими многолучевыми фигурами весь свод и разком лучисто замигали. Тем своим переливом осветив раскинувшийся внизу огромный по виду зал и вроде одновременно отразившись от зеркального, как и стены, пола. Та светозарность заполнила все пространство помещения и заколыхала вспенивающимся, выпрыснувшимся из-под плавных стыков стен и пола густоватым, серебристым дымом, каковой покачиваясь поплыл, охватывая залу. Укладываясь чудными, ровными слоями не только по полу, но и по стенам, и вроде клубясь подле их залащенности.

Боляхный, подобно деревянному стулу, предмет на ножках и со спинкой поместился посредь того зала и на нем, в напряженной позе сидел, старший брат-близнец Небо, Бог Перший. Его черная кожа, отливающая золотом, едва зримо поблескивала, будто покрытая потом, на голове не было положенного венца, и большие очи с темно-коричневой радужкой занимающей почти все глазное яблоко не блистали как прежде. Бог казалось, весь осунулся, еще сильнее похудел с последней встречи с младшим братом, и, прикрыв левой дланью и перстами изогнувшиеся полные губы, встревожено слушал стоящего напротив него Седми. Небрежно одетая, слегка задравшаяся с правого бока и вроде помятая черная рубаха до щиколоток с рукавами, плотно облегающими руки на запястьях, свидетельствовала, что Перший не задолго до этого откуда-то вернулся, с тем весьма торопился и днесь был весьма расстроен увиденным, али услышанным.

– Небо, просил передать тебе это известие, Отец, – вельми мягко дополнил свою речь Седми. – И он просил тебя повиниться перед Родителем. Тем паче Родитель тебя ждет и звал… Иначе мы не сумеем защитить лучицу и не столько в этой, сколько, как ты сам понимаешь, в последующих жизнях, когда быть может сразу и не удастся ее найти. Антропоморф укравший девочку успел запечатлеть, воспроизвести и передать облик лучицы маймыру… – При этих словах губы Першего и того пронзительней искривившись, дрогнули. – И теперь если не Родитель, – продолжил меж тем Рас. – Покров Родителя над всей системой, над Галактикой, над лучицей будет всегда нависать опасность от замыслов маймыра.

– Зачем… зачем он это сотворил, – едва слышно протянул старший Димург и голос его порывчато заколебался. – Ну, как же так… почему… почему вы не уберегли лучицу, бедное мое дитя. Могли бы… Могли бы догадаться, что малецык такое может содеять, тем паче дотоль были нападения на Огня и Стырю.